Идет розыск [Полный вариант]

– Там, ведь, как получилось, слышь? – продолжала она с неиссякаемым увлечением, выдав новую версию происшедшего. – Они на двух машинах приехали. А Григория Макаровича-то не было. Ну, Всеволод Борисович на свое место стал. Эвон, – она снова кивнула на оконце, – самое левое. Там и номера ихние белым намалеваны. Ну, а приятелеву машину поставил на свободное. И пошли себе. А тут и Григорий Макарович, гляжу, едет. Ax, ox! Чья машина? Я говорю, вот приехали. Он туда. Долго, правда, их не было. Потом, слышу, спускаются. Из лифта выходят, уже собачатся. «Русским языком вам говорю, заняты мы были», это, значит, Всеволод ему. А тот в ответ, помню: «Но открыть дверь вы могли? Полчаса звоню». «Значит, – Всеволод отвечает, – не могли». Слыхал? Это он полчаса человека под дверью держал. Чего, спрашивается, делали? Ну, тот ему: «Я вам не мальчишка! Хамство, мол, это». Тоже верно, я скажу. Так, ведь?

– Так, так, – согласился Виталий.

– Ну, а Всеволод рукой от него отмахнулся, как от мухи, и говорит своему: «Давай, Валера, убери машину, нервничает гражданин».

– Валера? – невольно вырвалось у Виталия.

– Ну, может, VI… – старуха сбилась с рассказа, но тут же уверенно подтвердила. – Да нет, Валера. Сама слышала.

– Неважно, – махнул рукой Виталий. – И он, значит, убрал?

– Ну, ясное дело. Тоже машина, как у нашего. Только белая.

– Вот и сейчас ее нет, красной-то, – заметил Виталий.

– А он два дня, считай, как уехал, – кивнула лифтерша, ни на секунду не отрываясь от вязания. – Как этот приятель-то за ним приехал, так и укатили.

– Этот самый Валера?

– Он, он. Белобрысый, в очках золотых. А на лице, знаешь, такая… Ну, как оспа, – старуха поморщилась и пальцем потыкала себя в щеку.

– И уехали?

– Ага. Наш простился, говорит: «За мамой, Анна Петровна, присматривайте». А то я не знаю.

– Не женат, значит?

– Да зачем ему жена-то? – с новым увлечением подхватила лифтерша. – У него девок тьма, всех водит, матери не стесняется. Год назад у него Нина была, видная такая, вся в кольцах, душистая. Как, бывало, пройдет, в лифте потом полчаса ее дух стоит.

«Нина», – отметил про себя Виталий.

– …Ну, а потом козочка такая появилась. Верочка. Веселенькая. Только, вот, пятнышко у ей на шее, она его все косыночкой прикрывала. Раз на такси прикатила, а его дома нет. Она, значит, это по машине определила. Машины-то на месте не было. Я ей говорю: «Мамаша дома. Подымайся». «Ой, – говорит, – я ее боюсь. Лучше я тут у вас обожду». «Да, может, – говорю, – он до вечера не вертается?» «Не, отвечает, мы условились». Такая, знаешь, славненькая. Жалко прямо было. Ну, посидели, покалякали. Бухгалтером она на трикотажном производстве. «Ой, – говорю, – девка, бросит он тебя». «Не, смеется, нипочем не бросит, побоится». «Что ж, – говорю, – живот у тебя намечается?». А она опять смеется. «Кое-что, – говорит, – покрепче между нами». Так я в толк и не взяла.

«Вера, – снова отметил про себя Виталий. – Это что-то новое». И небрежно поинтересовался:

– Все-таки бросил?

– Ясное дело. Потом уже приходила, записку оставляла. Сказала: «Пожалеет». Как же, ваш брат пожалеет. Ну, а мне, ужас, как жалко ее стало. В глазах-то слезы, я же вижу. Ну, я ей варежки связала. Отнесла.

– Куда?

– Домой. Она со мной, считай, рядом живет. На Плющихе тоже.

– В одном доме?

– Не. Рядом, говорю. Мой семнадцать, а ее тринадцать. Первый этаж. Мать ее тоже еще молодая. С ей вместе работает. А отец на грузовой рулит. Они про нашего и слыхом не слышали. Ну, и я тоже смолчала. Чего я буду людей тревожить? Людям покой нужон.

– Это точно, – согласился Виталий.

Он тяжело поднялся со своего места и стал прощаться.

– Завтра, пожалуй, зайдем, – сказал он. – Устал. Да и время уже…

– Ну, и ладно, и ладно, – закивала старуха-лифтерша.

Выйдя во двор, Виталий оглядел небольшую стоянку возле подъезда и запомнил крайний левый номер, выведенный на асфальте. Место это было по-прежнему пусто.

Потом он направился к воротам, ведущим на набережную.

Темная вода неслышно колыхалась и рябила внизу, в ней отражались бесчисленные огни. Ветер дул с прежней силой. За спиной с ревом проносились машины. Прохожих почти не было.

Виталий, размышляя, сунул руки в карманы пальто и медленно двинулся вдоль каменного парапета набережной.

Итак, Сева прорисовывается все больше и отнюдь не с самой лучшей стороны. Подозрительный тип. Но ухватить его пока не за что. Правда стали выявляться некоторые интересные связи. Во-первых, Валерий. Его называла еще Маргарита Евсеевна. Кто такой, пока неизвестно.

Во-вторых, Нина. Очень похожа на ту, из «Березки».

Скорей всего – она. Эта связь, похоже, уводит куда-то в сторону от интересующего его дела. Впрочем, посмотрим.

Затем еще одна женщина, беленькая Верочка. Тут первое, что настораживает, это место ее работы – бухгалтерия какого-то трикотажного предприятия. Правда, к лимонной кислоте это отношения не имеет. И все-таки..

Ведь Эдик говорил о каком-то трикотажном предприятии. Далее. Верочка считает, что Глинский должен бояться ссоры с ней. Видимо, что-то она знает, порочащее его.