Иди через темный лес. Вслед за змеями

Марья счастливо расхохоталась. Ее план удался, она смогла сама выпутаться из неприятностей, она справилась! Если б еще так не болели глубокие раны на руках и если б она знала, как безопасно вернуться к Финисту…

– Будем радоваться малому. – Марья облизнула губы и медленно пошла вдоль воды, любуясь на извилистые соляные отмели.

Она не заметила, когда вокруг дрогнул мир и разбился, осыпавшись колючими снежинками.

– Нет, так не пойдет, – усталый старческий голос, смутно знакомый, раздался словно над ухом, и Марья дернулась, оглядываясь.

Конечно же, никого она не увидела – воздух мерцал, прошитый бесконечным потоком белых крупинок. Марья вытянула руку – и кожу ужалили укусы мелких белых песчинок, а очертания пальцев размылись. Теперь она не видела, куда идет, и сердце снова начало тревожно срываться в галоп. Шаг, другой, и густой запах соли ослаб, отдалился, а губ коснулось влажное дыхание близкой реки.

Марья едва не застонала от отчаяния, дернулась назад, но ноги не послушались, они уверенно и неторопливо несли ее вперед, обходя камни и кочки, словно кукловод потянул за ниточки. Покорной куклой она возвращалась обратно в город, обратно в сквер, обратно к стае голодных тварей и ничего не могла изменить. Только скрипеть зубами и искать взглядом того, кто заманил ее в ловушку.

Воздух прояснился, словно одну за другой подняли сотни вуалей, за которыми скрывались когтистые и зубастые твари. Марья чувствовала их кислый запах и клокочущее дыхание, шла и шла мимо, все еще ведомая кукловодом, и все, что могла, – нервно сжимать и разжимать кулаки.

Пронзительно скрипнув, за ее спиной захлопнулись ворота в сквер, отрезая путь к спасению. И в тот же миг со звоном оборвались натянутые ниточки, и Марья обессиленной куклой прислонилась к ограде, безучастно глядя, как к ней подбирается одна из тварей, похожая на огромного косматого пса с глазами, светящимися гнилым зеленоватым светом. Ее когти скрипнули по брусчатке, когда тварь сжалась пружиной перед прыжком.

Сильный удар сшиб ее на землю, Марья едва успела подставить локоть, чтоб не расшибить нос, сжалась, защищая живот от когтей, но следующего удара не последовало. Она оглянулась и едва не вскрикнула от радости – над ней стоял Финист, он дышал тяжело и быстро, а перед ним на ноги поднималась тварь, выправляясь после неудачного прыжка.

Радость померкла так же быстро, как и вспыхнула, – ясно, что второй раз тварь не промахнется. Или не промахнутся все остальные. Марья с трудом поднялась на ноги, сжалась за спиной Финиста, зашарила по карманам, надеясь отыскать хоть что-то полезное, но пальцы находили только мятые бумажки, монетки и пару скрепок. Марья с раздражением швырнула их на землю, проклиная себя за то, что не приучилась держать при себе что-то действительно нужное.

С коротким рыком тварь снова взвилась в прыжке, мелькнули когти, со звоном ударили о подставленный нож. Финист ударил резко и точно, но сталь только увязла в густой шерсти твари, зашипела, словно растворяясь в кислоте. И следующий удар когтей парировать было уже нечем. Марья заорала, когда весь правый бок ошпарило болью. Она кулем повалилась на землю, жмурясь и подвывая, прижав руку к ребрам и с ужасом ощущая, как быстро становится влажной и теплой плотная ткань пальто.

Рядом сквозь зубы постанывал Финист, зажимая раны, кровь темной дробью стучала по камням, и даже Марья чувствовала ее запах – и запах своей крови. Всего один удар – и все кончится. Всего одна вспышка боли – и больше не будет ни ее, ни страха, ни вины.

Но тварь больше не атаковала.

Сморгнув пелену слез, Марья приподняла голову и огляделась – светлячки чужих глаз растекались по темным лабиринтам улиц, исчезая так быстро, словно это за их хозяевами гнались монстры из самых жутких кошмаров. Тварь тихо скулила совсем рядом, Марья могла руку протянуть и коснуться густой шерсти, переходящей в темные дымные кольца. Глаза твари медленно гасли, когти в агонии скребли брусчатку, оставляя глубокие борозды в камне.

Все звуки схлынули, словно в уши воды налили, остался только глубинный гул, успокаивающий и усыпляющий. Кажется, даже боль притупилась. Марья с трудом поднялась на ноги, сама не зная зачем, по животу щекотно стекало что-то теплое.

Кто-то шел к ней – медленно, словно издалека, и бытие покорно расползалось, позволяя ей пройти, с въедливым шелестом чешуи втянуть кольца в слишком маленький, слишком хрупкий для нее мир. Марья прищурилась, чуя, как болезненно обрывается сердце, оставляя после себя тянущую пустоту.

Лучше бы ее задрала собака.

Она осталась неизменной, такой, какой Марья видела ее в последний раз, – строгое пальто, аккуратно повязанный шарф, коса, заплетенная набок и переброшенная кольцом вокруг шеи. Закрытые глаза и неподвижное, умиротворенное лицо, в котором не осталось ничего человеческого или живого.

Снова начался дождь – монотонный, мелкий, теплый, слишком теплый для февраля, пусть и на другой стороне. Сухая горечь воздуха наждачкой прошлась по горлу, и Марья раскашлялась, но так и не смогла отвести от нее взгляда.