Иди через темный лес. Вслед за змеями

Марья вернулась к дому Полоза на рассвете. Она покачивалась от усталости, влажные волосы прилипли к вспотевшему лбу, пересохшие губы шевелились в беззвучном шепоте: то ли в мольбе о помощи, то ли в проклятии. Вместо платья на ней висели рваные лохмотья, в которых едва можно было угадать дорогую ткань, туфли развалились, и Марья стерла ноги в кровь и прихрамывала, оставляя за собой бурые смазанные следы.

Ее заметила служанка, та самая, молоденькая, которой заменили убитую Аксинью. Она едва не подавилась радостным криком и бросилась наружу, пока юную госпожу в непотребном виде не увидел кто-то еще.

– Госпожа моя! – воскликнула она, запыхавшись. – Где же вы были? Что случилось с вами? Ну зачем же вы нарушили просьбу приказчика и покинули поместье, вы ведь теперь видите, как снаружи опасно!

Марья перевела на служанку глаза, темные от огромного, во всю радужку, зрачка, произнесла скрипуче:

– Теперь вижу.

Девушку мороз по коже продрал. С юной госпожой что-то было неправильно, не так, словно это не она вернулась, а злой дух в измученном теле. Хотелось убежать прочь и закрыться в доме. Но служанка, Олена, вспомнила, как пряталась по темным углам от беснующегося Альберта, представила, что он с нею сделает, узнав, что она не помогла госпоже, и тут же подхватила Марью под руку:

– Идемте, идемте же внутрь! Я подготовлю вам ванну… и вы, наверное, голодны?

Стоило им пересечь порог, как Марья легко дернулась всем телом, словно просыпаясь, взгляд ее стал осмысленным.

– Воды… – едва слышно прошептала она, все сильнее заваливаясь на служанку – силы в один миг покинули ее. – Принеси мне воды.

Олена быстро закивала, усадила Марью в кресло и со всех ног бросилась прочь. В ее голове билась только одна мысль: если она угодит госпоже, приказчик будет доволен. И Полоз будет доволен. А значит, она будет живой еще чуть-чуть дольше.

Едва служанка растворилась в анфиладе коридоров, как Марья легко поднялась и твердой походкой ушла к зимнему саду. У нее была своя задача.

Вернее, у него.

Настоящая Марья воровкой прокралась еще затемно, сжимая во влажной от волнения ладони несколько мелких камней – подарок хозяйки. «Гладкий окатанный змеевик отопрет любые двери, – говорила она, пропуская разноцветную гальку меж пальцев, – дымчатый кварц скроет от чужих глаз. Но будь осторожна, – говорила она, – они не защитят тебя от Полоза, если ты с ним столкнешься». Марья кивала нетерпеливо, а хозяйка говорила и говорила, пересыпая свои сокровища, выискивая полезные камушки. Настолько ей хотелось насолить Полозу, что даже свои тайны раскрыла, хоть и не все – припасла в широком рукаве парочку на черный день.

«Если все пойдет по плану, – ответила тогда Марья, – то Полоза я даже не увижу». «Ты уже большая девочка, знаешь и сама, что по плану ничего не происходит», – вздохнул старик, он, хоть и согласился ей помогать, смотрел тревожно и грустно, и Марья не понимала, что у него на сердце. Надеялась только – раз ценит Андара и, кажется, даже привязан к нему, то на произвол судьбы не бросит, в самой круговерти не оставит.

Хозяйка не подвела – стоило приложить холодный змеевик к двери, как она распахнулась, а сторожевые змеи так и остались неживыми рисунками. Теперь нужно спрятаться, так, чтоб никто не заметил и без кварца: Марья подозревала, что раз от Полоза он не защитит, то от Змеи и подавно. Браслет почти жегся под рукавом, и Марья то и дело хваталась за запястье, расчесывая его, хоть и одергивала себя постоянно.

Оставалось надеяться, что хозяйка не преувеличила силу браслета.

В свою спальню Марья и заходить не стала: ее не отпускало чувство, что если она переступит порог, то дверь за спиной захлопнется и исчезнет, оставив ее навечно замурованной в четырех стенах. Нет уж, она и так здесь от любого шороха дергалась, нечего себе больше нервы трепать! Марья поджала босые пальцы и с горечью подумала, что здесь даже обувку стянуть не у кого.

План был прост и местами даже наивен. Андар в личине Марьи приходил у всех на виду, измученный иусталый, искал по всему дому свою «сестрицу» Змею и уходил туда, где пряталась Марья. Старик обещал, что сможет вложить в Андара нужные слова, которых хватит, чтоб одурачить древнюю и непонятную хтонь, а дальше дело было за Марьей. Вернее, за браслетом. Сковать ее черной цепью, отвести в Медную гору, подальше от вотчины Полоза, и уже там разгадывать, осталось ли хоть что-то от Ани и можно ли ее еще спасти.

При мыслях о сестре снова вскипели слезы, и Марья судорожно вздохнула, пытаясь удержать рыдания в груди. Ни на минуту ее не оставляла тревожная, снедающая мысль: а что, если все зря? А что, если Ане уже не помочь? Волнение подтачивало силы и выпивало краски из мира, а Марья только и могла, что распалять в себе злобу, грызть губы и гнать, гнать темные мысли прочь.

Не думать, просто не думать.