Иди через темный лес. Вслед за змеями

Марья видела в перепуганных глазах старика свое отражение – спокойное и деловитое. Мысли, омытые белым пламенем, казались стройными и прозрачными, ясными и четкими. Цельными. Марья наконец видела и темную свою часть и признавала ее – собой.

– Это конец, верно? – Голос звучал почти меланхолично, когда она рассматривала ладони. Кожа казалась болезненно-желтой на фоне кипенно-белых кружев. – Лес все-таки пришел, и он обратит наш мир в царство смерти, ведь так?

Старик помедлил и кивнул. Ужас на его лице медленно сменялся отчаянием, полным и беспросветным.

– Может, еще не поздно меня убить?

Марья шагнула к нему, вытащила из-за пояса старика нож, приставила к своей груди. Он обхватил ее пальцы своими, сжал крепко и отвел лезвие в сторону.

– Я не убийца. Если я оборву чужую жизнь – не важно, ради какой высшей цели, – то чем я лучше навьих тварей?

Марья улыбнулась, чувствуя, как собираются на кончике языка ядовитые слова.

– Лучше обречь весь мир, чем замарать руки?

– Лучше исцелять и защищать. Смертью Навь не остановишь.

Марья кивнула. Она и сама чувствовала это, чувствовала Навь в теле как боль, как сочащийся сукровицей гнойник – того и гляди лопнет. Стоило лишиться всех иллюзий, тщательно выстроенного самообмана, чтоб осознать, насколько же она сама опасна.

И для себя в первую очередь.

Хотелось хохотать, запрокинув лицо к треснувшему небу, но Марья до крови прикусила щеку, и резкий, металлический вкус ее отрезвил.

– Кажется, я знаю, кто может ее остановить, – хрипло прошептала она. – У меня есть план. Пойдешь со мной?

* * *

– Ты все видела?

От напряжения голос дрожал, и Финисту стоило огромного труда изображать хотя бы подобие спокойствия.

– Достаточно. – Соколица равнодушно пожала плечами, перевела взгляд на расколотого витязя. – Знаешь, с синими глазами тебе было б лучше, чем с белыми.

– А с крыльями – еще лучше. – Финист не понимал, к чему этот разговор, зачем она вообще вернулась, если вместе со Змеей решила оставить его среди тьмы. – Это правда, что птичья ипостась еще жива?

– Насколько можно быть живой в Нави.

Финист медленно вдохнул несколько раз, обуздывая эмоции. Когда он заговорил, голос звучал ровно, с той долей горькой иронии, которую он и хотел вложить в слова:

– Конечно же, как мне ее вернуть, ты не скажешь?

Соколица, в задумчивости собиравшая из осколков лицо витязя, обернулась с растерянной улыбкой:

– Откуда ж мне это знать? Твоя ипостась – тебе виднее.

– Мне? – тихим нехорошим голосом переспросил Финист, медленно наступая на Соколицу. – Мне? Да я только и делал все эти годы, что искал, как ее вернуть! Учился у оборотней и сноходцев, выманивал их секреты, крал их реликвии! И ничего, ничего не помогло!

– Может, потому что искать надо было внутри? – Она подтолкнула пальцем один из осколков, и тот лег к остальным. Финист с отвращением смотрел на лицо витязя, покрытое сеткой трещин, словно толстой черной паутиной. – Из осколков можно сложить вечность, но вот целое обратно уже не соберешь. Так, может, стоит отыскать среди них единственное ценное зерно, а остальное оставить в прошлом?

Финист скрестил руки на груди.

– Да? И что же это «ценное»?

– А разве ты не проходил лабиринт и не разгадывал его загадки? Разве ты сам себе не давал имена?

Он застыл, до боли сжав челюсти, одно за другим мелькнули в памяти лица – его лица. Надежда. Свобода. Раскаяние.

– Неужели ты думаешь, – процедил он, – что я упаду пред тобой на колени вымаливать прощение? Неужели ты думаешь, что какие-то пустые слова способны мне вернуть птичью ипостась?

Соколица тяжело вздохнула и потерла переносицу. На ее лице впервые мелькнула живая эмоция – раздражение.

– Ты сам сказал: пустые слова. Пустые слова ничего не вернут, это так. И с чего ты взял, что тебе нужно именно мое прощение?

– А чье же? Предложишь извиниться перед Марьей? Или перед тем мальчишкой, волком?

Она устало прикрыла глаза ладонью.

– Для начала попробуй простить сам себя. А там уже реши, нужно ли тебе чье-то еще прощение.

– Разве это так легко? – Финист шагнул к ней, схватил за плечи. Пальцы кольнуло холодом, словно он глыбы льда коснулся. – Разве это не будет такими же пустыми словами, только сказанными себе?

– А тебе мало слов? Так чего же ты хочешь? Чувств, действий, знака свыше, просветления?

Финист закрыл глаза, опустил онемевшие от мороза руки. Перед глазами снова встал третий образ из лабиринта, жуткий старик, получеловек-полуптица. Как он говорил? Жажда преклонить колени?

– Шанс. Дай мне шанс доказать себе, что я достоин прощения.

Она выслушала его внимательно и шагнула назад, медленно растворяясь в темноте, словно была всего лишь одним воспоминанием из целой цепочки, голосом, который говорил лишь то, что Финист сам жаждал услышать.

Он крикнул ей вслед, прежде чем она исчезла полностью:

– А ты? Какие имена дала себе ты?

И застыл, с замиранием сердца ожидая ответа. Одна паническая мысль вытеснила все остальные: если она не настоящая – не ответит.

Но она ответила:

– Жертвенность. Усталость. Освобождение.