Иди через темный лес. Вслед за змеями

Но страшнее всего был призрак голода в глубине глаз, постоянный, навязчивый, неутолимый. Марья поймала взгляд сестры и тут же поежилась, опустила глаза, на короткий миг ощутив себя не человеком, а добычей. И хуже всего, что Аня понимала, как теперь она смотрит на мир, и ненавидела в себе это.

И просто не могла допустить, чтоб сестра ее боялась.

– Марья, – тихо позвала она, но не шагнула навстречу, не преодолела последние разделявшие их шаги. – Поверь – где бы я ни была, я буду, как прежде, тебя любить. Мы все равно останемся семьей. Вовсе не надо быть всегда вместе, насмерть связав друг друга. Верно?

– Верно, – покорно согласилась Марья и бросилась вперед, обняла сестру, прижав ее руки к телу, не позволяя вырваться. – Но и прятаться от всего мира тоже не нужно.

Аня зажмурилась, застонала сквозь зубы, задергалась – то ли пытаясь вырваться, то ли пытаясь перебороть хищную тварь внутри. И тварь эта была гораздо, гораздо сильнее, чем думала Марья.

– Помоги мне! – крикнула она через плечо старику. – Если я надену на нее кружево, ты сможешь ее очистить?

Краем глаза она заметила, как старик кивнул, и тут же отшатнулась, размыкая руки, сорвала плащ и накинула его Ане на голову. Та продолжала биться, как в припадке, словно всего одно прикосновение разбудило в ней чудовище и не было возможности загнать его обратно.

Вот только Марья не хотела загнать его обратно. Марья хотела его уничтожить.

Она обхватила плечи сестры со спины, сильнее прижимая к ее коже каменное кружево, кивнула старику – начинай, мол! И сверху обрушился белый огонь. Марья зажмурилась, но под веками все равно поплыли цветные круги, густой жар дышал в лицо, и хотелось отшатнуться с криком, но она только сильнее сжимала руки. Марья силилась удержать сестру, но сил не хватало, и все меньше и меньше в объятиях оставалось заботы. Ей казалось, что Аня обернулась льдом и тает, но Марья продолжала ее держать, пусть стужа и расползалась колючей изморозью по коже. Ей казалось, что Аня обернулась раскаленным металлом, но Марья продолжала ее держать, пусть боль ослепляла, а кожа вздувалась пузырями ожогов. Ей казалось, Аня обернулась чешуйчатым чудовищем, покрытым шипами, и они вгрызаются в тело, но Марья продолжала ее держать.

А потом огонь погас, и старик серым голосом велел:

– Отпусти ее, ей больно.

И Марья сначала послушно разжала руки, а только потом осознала, что, если б все вышло, вряд ли бы у старика сейчас были такие пустые глаза.

Аня кулем упала на землю, свернулась калачиком под белым кружевом, мелко вздрагивая всем телом. Марья упала на колени перед ней, ее руки застыли в нескольких сантиметрах от плеча Ани, и она так и не осмелилась ее коснуться. С другой стороны медленно опустился старик, с трудом сгибая колени. Лицо его было сумрачно и оттого казалось особенно старым.

– Она слишком изменилась, – с горечью признал старик, не поднимая глаз. – В ней действительно осталось слишком мало от человека. Все, что было, темная вода Змеи изъела.

Марья подняла на него покрасневшие, но сухие глаза:

– И ничего нельзя сделать?

– Только быть милосердными.

Они оба знали, что это значит. Марья вспомнила гибель матери и только сильнее сжала зубы.

– Пожалуйста, – едва слышно выдохнула Аня, зубы стучали, и слово едва можно было разобрать.

Неприятный въедливый смешок разрушил момент горечи и тишины.

– Какая жалость, что даже самых крепких объятий недостаточно, чтоб удержать того, кто должен уйти, не так ли, моя юная госпожа? – Полоз сидел, откинув голову на стену, и уже не пытался порвать цепь. Черные звенья еще держались – и, присмотревшись, Марья заметила множество столь тонких цепочек, что они опутали Полоза нитями. – И какая жалость, что не всяким оружием можно убить то, чем она стала. Дай-ка угадаю, – он ласково улыбнулся старику, – у вас, почтенный, из оружия только нож костяной, который я вижу? Нда, не густо-с…

– Ань, а можно я его ударю? – с тоскливой жестокостью протянула Марья. У нее руки чесались вырвать подлому змею язык.

– Руки не пачкай.

Она медленно поднималась, опираясь на трясущиеся руки. Резко дернула головой, когда и старик, и Марья потянулись помочь ей, поддержать. Глаза смотрели ясно, но губы постоянно кривились, верхняя вздергивалась, обнажая оскаленные зубы.

Полоз восхищенно поцокал языком.

– Госпожа… Анна, верно? – Он одарил ее светской улыбкой, совершенно неуместной среди развалин поместья. – Кажется, с вами я не знаком – любезная моя родственница не потрудилась нас представить. Но готов поспорить, у меня есть одна занимательная вещица, которая облегчит ваше состояние. А потому позвольте начать наше знакомство с некуртуазного вопроса: как насчет маленькой сделки?

– Не верь ему! – Марья вскинулась даже прежде, чем Аня успела что-то ответить. – Он врет как дышит! А все его ножи все равно сломаны.