Иди до конца

— Да, вором! Жалким вором!

Он протянул к ней руки, она их оттолкнула:

— Не смей! Ты не отвечаешь на мой вопрос!

У него задрожала нога, он прижал рукой колено, чтобы остановить дрожь, потом сказал:

— На такие вопросы не отвечают, Лариса. Их еще можно простить, если по недомыслию, а если нет — выгоняют вон.

— Выгоняй! Это последнее, что тебе осталось. И мне полезно — пойму наконец, каков ты настоящий!..

Он сделал еще попытку перевести разговор в нормальную колею.

— Не щурься! — сказал он. — Не рассматривай меня с таким ужасом. Я не прокаженный. Тебя, очевидно, возмутило, что я применил теорию Терентьева для объяснения собственных экспериментов?

— Значит, ты сознаешься? Ты сознаешься сам! Зачем же ты притворялся, что не понимаешь?.. Теперь я знаю, почему ты не дал мне текста диссертации! Ты опасался, что я найду там все, о чем ты меня выспрашивал. Какой стыд, какой стыд — воспользоваться чужим трудом!..

Он с досадой махнул рукой.

— Дурочка ты, Лариса, одно могу сказать. В науке всегда пользуются чужими достижениями, на них основывают свои собственные. Нет постой, дай уж мне досказать, я слушал тебя, не перебивал. Скажи, объявил ли я, что вот эти предположения, объясняющие изученные мною факты, что они мои, что я, один я их придумал?

— Еще бы ты это говорил!

— Но о выработанных рецептах я утверждал, что они мои, что это я их нашел, я разработал! Неужели ты не замечаешь разницы? И я во всеуслышание объявил, что исхожу из современных научных концепций, ничего не приписывал себе. Да, я воспользовался теорией Терентьева. С таким же правом я мог бы основываться на старой теории Аррениуса, и если не сделал этого, так потому, что Терентьев пошел дальше, его структурная активность захватывает глубже, чем электролитическая диссоциация Аррениуса. А завтра, возможно, воспользуются моими экспериментами, чтоб объяснить ими новые явления. Это же нормальный ход науки, пойми!

— Но он не опубликовывал своей теории, он ее не опубликовывал! А ты уже пользуешься ею.

— Ну и что же? Она еще по опубликована, но уже существует — она уже живет в пауке! А завтра он опубликует, и ему воздадут честь за открытие. Никто и не подумает, что он заимствовал у меня. Кстати, моя диссертация появится в печати позже его статьи, так что даже формальных неувязок не будет.

— Нет, ты невозможен! Ты не хочешь признать, что украл его достижения.

— И не признаю никогда. Я использовал его работу — да! Но достижение это принадлежит не ему одному, а всей науке. Наука всеобща. Никто не вправе положить ее себе в карман и выдавать желающим под расписку. Любой закон открывается не для себя и не на время, а для всех и навсегда, на всю историю человечества, ибо его уже не закрыть!

Она в отчаянии прижала руки к щекам. Она чувствовала, что он неправ, но не могла прорваться сквозь железную цепь его доказательств. Он продолжал, понимая, что одолевает:

— А когда появится его статья, знаешь, как скажут о моей работе: «У них в институте все явления объясняют по Терентьеву — создает человек свою школу». Вот как оно будет — меня зачислят к нему в ученики. И я спокойно мирюсь с этим.

Тогда она, снова теряя самообладание, крикнула:

— Самозванец ты, а не ученик Терентьева! Ты шел к его знаниям окольными путями, каких же результатов можно ожидать от тебя?

Впервые в этом споре она по-настоящему больно ударила его. Черданцев побледнел.

— А какие у меня оставались иные пути? — спросил он с горечью. — Разве меня не выставили из вашей лаборатории? Разве Терентьев твой не ходил к Жигалову с доносами, что я ухаживаю за тобой вместо того, чтоб заниматься наукой? Чтоб отшить от тебя, он пытался отшить меня от науки — вот какой это человек! Он мещанин, а не ученый. Я знал, я знал, что найдутся людишки, которые увидят недопустимое заимствование в том, что я излагаю мысли Терентьева, но не поминаю его фамилии. А как, как, я тебя спрашиваю, могу я сегодня назвать фамилию Терентьева, если работа его не опубликована, а официальные ссылки на неопубликованные работы запрещены? Но я опасался Щетинина, не Терентьева, и уж во всяком случав не тебя!

— Ты был уверен, что раз я люблю, то снесу от тебя всякую подлость?

— Не смей меня прерывать! Я уже сказал тебе — перестань щуриться! Если слепа, носи очки! Я не выношу, когда ты так щуришься!

— Что ты еще во мне не выносишь? Скажи уж все разом!