Иди до конца

— Аркашка — это парень! — говорил он. — Удивительный: землю копытом роет, башкой стену прошибает. Этот не подкачает, своего добьется.

— Землю-то роет и стену башкой прошибает, — заметил Щетинин, — но бывает, что и подкачивает.

— Что вы! Вы его не знаете, а я, можно сказать, на руках вынянчил. Сколько его за уши драто и по заднице отшлепано — страх! Бедовый был хлопец, в ногах шарикоподшипники, всюду носится как угорелый, не умеет ходить, и точка! И ведь тогда же, пацаном еще, насела на него эта мысль — переделать технологию, чтоб народ не задыхался от вредных испарений. Ну, мы посмеивались: что с него возьмешь, мечтает, как все детишки, пусть мечтает, не о плохом же мечтает, не о разбоях и пьянках, мечта самая одобрительная, так меж собой положили. А он после школы в Москву, в институт цветных металлов, как раз по нашему производству, а оттуда письмо: экзамены трудные, конкурс страшенный, надежды на прием, простите за выражение, с гулькин нос. Мы тогда переживали за него, при встрече на улице, меж прочего дела, обязательно: «Не слыхал, есть что нового от Аркашки?» Ужасно боялись, что провалится. Нет, вылез и сразу бух телеграмму: «От студента Черданцева всему коллективу сердечный привет, засучиваю рукава поворачивать отсталую технологию на путь современной науки». Так прямо и отбил, сорванец, хоть бы телеграфисток постеснялся, — уши драть в столице некому! А насчет поворота где же, азы приходилось вызубривать, и поученее его люди думали, ничего не придумали. А он все свое: переверну, чтоб работа наша стала легкой и радостной, вот только институт закончу, наукой в полном объеме овладею. Каждый год приезжает к нам на каникулы, то у меня, то у Пономаренко останавливается, вредный он человек, Пономаренко, обязательно на другой год отобьет, если этот у меня; ну и конечно беготня по заводу, у пачуков часами стоит, и один разговор: переделаю, а для этого пойду в аспирантуру, здесь учеба, а не наука, настоящая наука пойдет после. Таким манером заканчивает он институт, получает диплом, ему в Москву от всего коллектива телеграфное поздравление, а сами ждем, куда же дальше, на завод или точно в науку? Многие полагали: инженер, чего еще, детские мечтаньица можно теперь и побоку. А я знал: нет, не таков наш Аркашка, он двинется завоевывать, что обещал, не мечта это уже, а прямой жизненный путь. И Пономаренко, вот же нехороший человек, обязательно при встрече сунет: я больше твоего в него верю, никогда он своих не обманет. И тут узнаем: принят Аркашка в аспирантуру, руководитель у него знаменитость, академик, и тема научной работы как раз по нашей технологии: «Разделение металлов методом осаждения основных солей из нейтральных растворов». Пономаренко всюду хвастается, что название подыскал он, только врет, он всегда врет, я от Аркашки еще десять лет назад слыхал, что одной этой темой и будет заниматься. Ну, о дальнейшем вам лучше моего известно — и как разработал он свою тему, и как доктора на защите ему хлопали, и как мы технолога заводского в Москву командировали, чтоб не дал Аркашку в обиду, если пойдут его заклевывать товарищи ученые. Да нет, все сошло отменно, один лишь завистник черного шара вкатил, слыхали, наверно?

Терентьев посмотрел на Щетинина, тот буркнул, стаскивая ботинки:

— Было, было, нашелся один недоброжелатель.

— Плохие люди везде попадаются, — закончил свое излияние Спиридонов и сладко зевнул. — Свет не без подлых людей, отрыжка старины.

Щетинин еще в дороге пообещал, что на заводе не будет заводить новых споров о диссертации Черданцева. Терентьев видел, что Щетинину нелегко: его раздражали восхваления Спиридонова. Но он, вероятно, сдержался бы, если бы Спиридонов не сказал последних слов.

— Так, значит, сразу и подлые? — недобро поинтересовался Щетинин. — И все потому, что не согласились, что ваш Аркадий прав? А может, он на самом деле неправ, вы таким вопросом не задавались?

Спиридонов не ожидал отпора.

— Ну как же неправ? — сказал он. — То есть в чем, так сказать, неправ?

— Хватит, Михаил, — недовольно проговорил Терентьев. — Условились к этим делам не возвращаться. Пора спать.

— Нет, уж разреши! — оборвал его Щетинин. — Меня обвиняют, что я завистник, а я должен молчать? Первый я этого разговора не начинал, но хулу сносить безнаказанно не намерен.

Спиридонов был в замешательстве. Он побагровел от смущения.

— Вот уж не ожидал, что это вы, Михаил Денисыч… Простите, если обидел, по дурости… Очень жалею, что разговор получился глупый!

— Почему же глупый? Вполне умный разговор. И что вы любите и защищаете своего Аркадия — тоже неплохо. Плохо другое — что, не разведав причин, сразу объявляете мерзавцами противников вашего любимца.

Спиридонов колебался, закруглять ли беседу, принявшую неприятный ход, или дознаваться, что же такое натворил Аркадий.

— Извините великодушно, когда что не так… — начал он осторожно. — Так в чем проштрафился наш Аркашка? Вот ведь сорванец, и здесь от его выбрыков и коленец ни дня покоя не бывало, и там, выходит, натворил…

— Во всяком случае, вел себя неэтично.