Иди и не греши

— Проходите, Марина, — пригласил ее я. — Конечно, я действительно не в том облачении, но это можно быстро исправить. Как странно, что вы пришли. Откуда вы узнали мой адрес?

— Позвонила Леше, — сказала она. — Вы не очень рады моему появлению, не так ли?

— Просто растерян. Но вы не смущайтесь, сейчас я быстро переоденусь и причешусь, и мы очень мило проведем этот вечер.

Я отправил ее на кухню, а сам стал лихорадочно переодеваться. Конечно, я был против ее появления, потому что не знал, что мне с ней делать. Я знал ее как особу, весьма склонную к авантюрам, но на лирические чувства к Марине Антоновне я был категорически не расположен. Но в то же время я своим неуклюжим телефонным разговором действительно дал понять, что готов выразить ей благодарность за мое новое гражданство в любых формах. Теперь мне предстояло выкручиваться.

Водка в холодильнике закончилась накануне, и потому я извлек из загашника бутылку шампанского. Марина сидела на кухне с сигаретой, и, когда я появился с шампанским, это ее немного приободрило.

— Я хотела бы объяснить свой приход, — сказала она, — чтобы вы не подумали…

— Не надо, Марина, — остановил я ее. — Дайте мне возможность подумать все, что мне хочется. Мы с вами в свое время так много конфликтовали, но я всегда был расположен к вам душой.

— Дело в том, что теперь для вас открываются известные творческие перспективы, — все же попыталась сказать она.

— Ни слова о деле, — опять пресек я ее попытки.

Я достал бокалы, открыл коробку шоколадных конфет, то есть подал на стол дежурный джентльменский набор. Моя угодливость была противна мне самому.

— Давайте объясняться в любви, — предложил я, разлив шампанское. — Вы, конечно, знаете, что я человек твердых нравственных принципов и не позволю себе перейти рамки, но даже в их пределах есть возможность проявить свое искреннее чувство.

— Бог мой, вы уже о любви заговорили, — засмеялась она, хотя тема ее явно привлекала.

— Марина, дорогая, вы женщина, — сказал я. — А мужчинам должно любить женщин, не так ли?

Мы чокнулись и отпили по глотку.

— С такими рассуждениями недолго и рамки переступить, — произнесла она со смешком.

— Я верю, что вы мне этого не позволите, — сказал я. — Но все же, знаете, что меня в вас волнует больше всего?

— Это любопытно, — заинтересовалась она.

— Загадка, — выдал я.

Этот комплимент без опасения можно было подносить любой женщине, и я был рад, что он пришел мне на память так вовремя. Марина улыбнулась, и в ее улыбке уже возник момент самолюбования. До чего все же женщины слабы в вопросах самооценки, подумал я. Попробовала бы она, к примеру, заговорить о загадочности моей персоны!

— Загадка предполагает вопрос, — сказала она. — Какой же вопрос начертан на мне?

— Познай меня, — ляпнул я первое, что мне пришло на ум.

— Да? — переспросила она с лукавой улыбкой. — Вы именно так его прочитали, Паша?

— Может, я и ошибся, — спохватился я.

— А может, и нет, — сказала она, отпивая еще глоток.

Посмотрела на меня внимательно, и спросила:

— А вы способны меня познать, Паша?

Это было, как водоворот, как я ни выкручивался, наш разговор неведомой силой тянулся к интимной стороне отношений, куда я вовсе не желал поворачивать. Эта женщина одним своим присутствием сводила меня с ума.

— Вы что-то говорили о соображениях дела, — вдруг вспомнил я. — Что за перспективы могут мне теперь открыться?

Она рассмеялась.

— Вы же не хотели разговаривать о деле, — напомнила она.

— Может, я именно с этой стороны хочу начать процесс познания, — проговорил я. — Вы же забронированы деловыми интересами.

— Если честно, то я сама не знаю, что меня привело к вам, — сказала Марина. — Соображения дела были лишь поводом. Меня просто взволновал ваш звонок. Я думала, что мы так отдалились друг от друга, а оказалось, что вы рядом.

Я в неожиданном порыве вдруг взял шоколадную конфету из коробки и осторожно протянул прямо к ее рту. Некоторое время она смотрела мне в глаза, и я не знаю, что она там прочитала, но это вызвало на ее лице улыбку, после чего она осторожно взяла конфету губами. Если бы я снимал кино, я сделал бы этот эпизод ключевым, потому что после этого разговаривать было уже не о чем. Только тут до меня дошло, что это я сам, движимый своей физиологической тоской по женщине, устроил всю эту сцену в подсознательном стремлении именно к Марине Щелкановой, потому что именно она в системе моих образов олицетворяла ту меру порока, на которую я был готов опуститься. Это я ее соблазнял, а не она меня, и все мои отговорки были лишь игрой с самим собой. Надо было останавливаться, и я сказал тихо:

— Это все, что я сейчас могу для вас сделать, Марина.

Она лукаво кивнула головой, вынула конфету изо рта и ответила:

— Это все, что мне сейчас от вас надо, Паша.

Она вытерла губы салфеткой и почти восторженно улыбнулась, глядя прямо мне в глаза. Ее победа родилась практически из ничего. Я почувствовал, еще мгновение, и я встану перед ней на колени. Просто так, для развития драматургии.

Но тут раздался спасительный дверной звонок, и я очнулся от дурмана.