Иди на Голгофу

В городе живет наш бывший писатель. Не бывший писатель, а бывший наш. О существовании такого советского писателя я впервые узнал здесь. История его проста и печальна. В Москве он печатался, но желаемого успеха не имел. Сочинил что-то разоблачительное и напечатал на Западе. Получил несколько хвалебных рецензий. Воспринял это как мировую славу. Начал скандалить. Вызывался на допросы. Ему предложили выехать в Израиль, хотя он русский. Он согласился. И вот влачит теперь жалкое существование здесь (конечно, не в Израиле). Утешает себя тем, что за ним здесь не следит КГБ, хотя именно здесь он находится под строжайшим надзором КГБ. Испытывает удовольствие оттого, что в Союзе «жрать совсем нечего». В интервью для печати заявил, что только здесь получил возможность писать все, что хочет, и так, как хочет. Судя по его продукции, однако, он еще сам не знает, что именно он хочет писать и как. Он оказался в положении глухонемого, которого вытолкнули на сцену оперного театра и сказали: пой, что хочешь и как хочешь. Хорошо еще то, что театр оказался пуст: сочинения Писателя никто не хочет читать. И печатать вроде тоже уже не хотят.

Вообще-то говоря, в городе живет несколько бывших наших писателей, в том числе — один известный. Но мне доступ к нему закрыт, поскольку он боится, что я попрошу у него денег. А прочих я сам видеть не хочу, поскольку боюсь, что они попросят у меня денег.

Шеф

Писатель пригласил меня в ресторан. С ним пришел Шеф. Платил Шеф, иначе Писатель ни за что не пригласил бы меня. Шеф спровоцировал разговор о различии советского и западного образа жизни. «Вот такой ресторан, как этот, — сказал я, — и такое обслуживание на Западе есть явление обычное. Когда у вас победит коммунизм, такого уровня рестораны исчезнут совсем, а число ресторанов вообще сократится во много раз. Попасть в ресторан будет трудно. Готовить будут плохо, а обслуживать еще хуже. Обслуживающий персонал увеличится раз в пять или даже в десять, а обслуживать вас будут во много раз медленнее. Будет хамство, будет обман, будет…» — «Но почему?! — воскликнул Шеф. — Разве нельзя будет сохранить то, что мы имеем сейчас здесь?» — «Нет, — ответил я, — ибо такие учреждения будут организованы и будут работать по общим принципам учреждений коммунистического общества. Будет установлен определенный штат сотрудников ресторана и определенная система управления. Кстати сказать, условия работы будут много легче, чем здесь сейчас, — главный соблазн коммунизма. Будет установлена твердая зарплата сотрудникам, будет установлен план работы учреждения, будет указана доля продуктов и место их получения, будет установлена технология производства. Исчезнет конкуренция. Доходы сотрудников уже не будут зависеть от их личной инициативы и риска, от качества пищи, от меню, от качества обслуживания. Всякого рода нелегальные доходы будут приносить много больше прибыли, чем добросовестный труд, качество пищи и обслуживания. Попробуйте поставьте себя на место директора в таких условиях или на место официанта, и вы сами без труда выведете все следствия, ставшие привычными в Советском Союзе. И нечто подобное произойдет со всеми прочими факторами повседневной жизни». — «Не мешало бы западным людям почаще давать такие пояснения, — сказал Шеф. — Может быть, угроза потери вкусного бифштекса заставит их более серьезно задуматься над перспективами коммунизма, чем угроза потери гражданских свобод».

Диалектика как метод обмана

Я чувствую, что мне противостоит интеллект, но совсем иного типа, чем мой собственный. Он не сконцентрирован в одной личности, а рассеян во всем окружающем пространстве. Он не окрашен никакими эмоциями. Педантичен. Примитивен. И одновременно грандиозен. Будто меня рассчитывают на вычислительных машинах. А если и в самом деле так? В студенческие годы я увлекался проблемой: может ли человек обмануть «думающую» машину, которая умнее его? Тогда я пришел к выводу: для всякой совокупности заданных условий может быть найден прием обмана «думающей» машины. Под обманом я имел в виду навязывание машине такого вывода из данной информации, который сам обманывающий оценивает как обман. Но тут есть одна трудность. Чтобы обмануть машинно думающего противника, я сам должен знать, какие выводы следуют из моего поведения и какие выводы я хочу навязать ему как ошибочные с моей точки зрения. А если у меня самого нет ясности о своих намерениях? Значит, мой противник вычисляет не меня, а фикцию меня. И я буду внушать ему лишь фикцию ошибки. Логически есть только один способ преодолеть эту трудность: некоторое множество утверждений формулировать так, чтобы они имплицитно содержали в себе свое отрицание, и некоторые поступки совершать так, чтобы они допускали противоположные истолкования.

Допрос