Иди сюда, парень!

Он вдруг остановился, повернулся спиной к лесу, откуда стреляли, нагнулся и, изобразив из зада пушку, дал залп по противнику. Я добежал до желтого трехэтажного здания военкомата и уже оттуда наблюдал за этим клоуном. Честное слово, меня бросало в дрожь, когда он начинал паясничать. Ну вот, коронный его номер: Хряк забирается на перила моста – это с нашим-то пулеметом! – и идет по ним как акробат. Но в акробата не стреляют, когда он осторожно передвигается по натянутому канату. Он не рискует свалиться с двадцатиметровой высоты в бурлящую горную реку, и ему аплодируют зрители. К тому же он подстрахован. Но ты-то не акробат, твою мать! Ты как будто ступаешь по моим оголенным нервам, и я, твой единственный зритель (что-то не видно левобережных ребят), похлопал бы изо всех сил по твоей пустой голове, если бы не боялся получить сдачи. А чем ты страхуешься, Хряк? Собственным безумием – вот чем! Ну и друг мне достался: в любую секунду он мог свалиться вниз вместе с пулеметом. Ну, допустим, ему не терпится скормить себя рыбкам – но зачем же ствол топить!

Я облегченно вздохнул, когда Хряк спрыгнул с высоких перил и вошел в двухэтажный кирпичный дом напротив, через дорогу. До войны на первом этаже этого старого дома помещался комиссионный магазин. Я иногда заглядывал туда и смотрел на старые запыленные пальто и плащи из дерматина. Впрочем, иногда попадались и кожаные куртки, но не моего размера. Нет, вру, просто денег не было, а то непременно купил бы себе, чтоб вечерком щегольнуть обновкой – вернее, старьем – на площади. Теперь там склад боеприпасов левобережья. Хряк вынырнул из дома, неся в руках цинк патронов.

– Асфальт плавится, – сообщил он, с сожалением осматривая свои новые кроссовки. – Нет, ты видел, как ноги вязнут?

Половина военкомата тонула в тени громадных тополей, верхушки которых раскачивались при малейшем дуновении ветерка. Мы вошли в парк, чтобы отдышаться перед последним марш-броском.

– А где ребята? – спросил Хряк. – Куда все попрятались?

Он положил цинк на траву и уселся на него. Пулемет пристроил на согнутые колени.

– Должно быть, на похоронах, – ответил я. – Скольких мы недосчитались вчера после ТЭКа.

– Рухсаг ут лаппута[38], – сказал грустно Хряк. – Помнишь, мы последние сошли оттуда и еще не знали о наших потерях…

Я не слушал его болтовню. Перед боем мне всегда хотелось отлить, но я иногда медлил, прислушиваясь к своему замирающему сердцу. Цвета вокруг вдруг стали ярче, тени гуще. А потом все это сплелось в один большой коричневый клубок, откуда торчала пара ног, обутых в рваные кроссовки. Ноги выбивали чечетку, а круг прыгал у меня перед глазами. Запахи трав, не просохшей после дождя земли, тополей, сбрасывающих с себя пух, впились мне в ноздри; казалось, природа давала мне понюхать саму жизнь перед возможной смертью. Меня трясло как в лихорадке. Чувства мои обострились до невозможности.

«Надо двигаться! – думал я. – Да-да, не то можно сойти с ума!» Я посмотрел на Хряка, который все еще о чем-то говорил.

– Заткни свой рот! – крикнул я. – Идем!

– Да пошел ты, – улыбнулся Хряк и встал.

Я почти оглох от канонады. Кажется, контузило и Хряка, потому что я услышал свист падающей мины, а он нет.

– Хряк, ложись, мина! – закричал я и лег пластом прямо в лужу. Взрыва я не услышал, зато почувствовал, как кто-то встал мне на спину.

– Это я свистел, – услышал я голос Хряка. – Знаешь, почему от тебя бабы шарахаются? Потому что ты горбишься. Но сейчас я выпрямлю тебя.

Он немного попрыгал на моей спине, спрашивая, хорошо ли мне. Долг платежом красен. В прошлый раз я проделал с ним то же самое, правда, он при этом еще и отжимался…

Мы как раз проходили мимо школы бокса, от которой остались лишь серые стены, когда снова засвистело.

– Ну, это уже глупо, – сказал я. – Над одной шуткой дважды не смеются…

Взрывом меня отбросило в сторону и засыпало всякой дрянью.

Хряк на себе дотащил меня до больницы. Он как будто обезумел. Бил врачей и медсестер, когда те пытались ему что-то объяснить. Поминутно подбегал к операционному столу, куда меня положили, и говорил, чтобы я ни о чем не беспокоился, потому что скоро придет самый лучший хирург и тогда все будет в порядке. «Самый лучший» явился и, косясь на Хряка, который наставил на него ствол, дрожащими руками вспорол мне брюхо.

Доктор недолго возился в моих кишках. Как только Хряк по нужде вышел из операционной, хирург сбежал, оставив меня с распоротым животом.

Через некоторое время меня привезли домой. Мать встретила меня причитаниями: