Иди сюда, парень!

Одноклассник после таких слов обиделся и перестал со мной общаться. Зато сейчас на хлебное место устроился. Купил себе джип, дом, квартиры в разных городах. Жена его ходит в норковой или как ее там шубе и при виде меня начинает плеваться. Такие всегда выживают, но речь не о них…

Доехали мы до Владикавказа. Я у кинотеатра сошел и, томясь желанием, попрощался со своей дорожной знакомой. Потом звонил Андже, много раз в день, пока не уломал ее сходить вместе в кафе. Я думал, мы там кофейку попьем или чаю, но не тут-то было. Андже, полистав меню, заказала шашлык, шампанское и выпила целую бутылку самого дорогого. Пока она угощалась, я нервно курил, прикидывая, хватит ли у меня денег расплатиться.

Вечером, когда зажглись огни на улицах, я проводил домой упившуюся сладким вином Анджелину. По дороге я пытался поцеловать свою прелестную спутницу, но она сделала строгое лицо, выставила вперед руку, и вместо нее я обнял густую темень в подворотне…

Я долго не звонил ей, хотел забыть, но потом все-таки не выдержал и набрал:

– Привет, Андже.

– Привет. Кто это?

– Таме.

– А, это ты…

– Да… Все о тебе думаю… Как ты?

– Нормально.

– Я рад. А где ты? Совсем тебя не видно.

– М-м-м, я на речке загораю… в бикини.

У меня пересохло во рту, а в груди сделалось тесно.

– Андже, можно прийти к тебе?

– Знаешь что?

– Что?

– Перестань разговаривать со мной по телефону!

– А так, без трубки если?

Но Андже уже выключила свой мобильный.

Добровольцы

После моста мы шли крадучись и остановились передохнуть на улице Тельмана.

Когда-то здесь жили евреи, и все дефицитное можно было купить у них. Светловолосый Моше, любитель рока и торговец аудиокассетами, был моим приятелем и одним из первых кооператоров конца восьмидесятых. На Богири у него была железная будка с надписью «Звукозапись». Низенький некрасивый Моше был удачлив не только в бизнесе, он женился на красавице-осетинке и вскоре после этого купил дом в центре города. В то время я частенько приходил к нему. В тесной будке мы восторгались тяжелым роком и ругали легкомысленную попсу. Первая волна войны в девяносто первом смыла евреев из Цхинвала. Жена Моше погибла при одном из обстрелов, но вдовец не торопился уезжать.

Как-то летом я навестил его. Он жаловался, что все-таки вынужден уехать.

– Что делать? – говорил он, расхаживая по пустой комнате. – С грузинами понятно, мать их, но кто защитит меня от мародеров?

Он повел меня в другую комнату, где были сложены вещи. Ловко, как фокусник, извлек из картонной коробки двухкассетный магнитофон.

– Я оставлю тебе «Шарп», – предложил он, – если поможешь сохранить остальное.

– Хорошо, – согласился я.

– Вы все пожалеете об этом! – выкрикнул Моше.

– Ты о чем?

– Да так… Забудь. Я дам тебе еще коробку кассет и туфли из натуральной кожи.

Два дня я с обрезом охранял добро еврея. На третий с согласия Моше пошел домой. Вечером вернулся и постучал в дверь. Она не открывалась. Не желая верить своей догадке, стал барабанить. Из окна соседнего дома выглянула женщина и спросила, не Моше ли я ищу.

– Вот именно, – ответил я.

– Он уехал еще днем.

– Не понимаю…

– Чего тут непонятного? Загрузил свои вещи в грузовик и уехал.

– Он ничего не оставил? – спросил я, чуть не плача.

– Ничего, – подтвердила соседка.

– Твою мать, – сказал я, не веря собственным ушам…

– Твою мать, – сказал я семнадцать лет спустя, глядя на руины и не веря своим глазам. – Неужели грузины ничего не оставили от города?

Я подошел к желтым воротам обескровленного дома.

Железная дверь была открыта. Знал и чувствовал: внутри никого, но все же крикнул:

– Темо, ты дома?!

В ответ чирикнул воробей и вспорхнул с инжира.

– Там кто-то есть! – крикнул один из моих спутников и вскинул гранатомет на плечо, целясь в здание бывшего Облпотребсоюза, вернее, в то, что от него осталось. Длинные худые ноги юнца, одетого в натовскую форму, тряслись. Он был весь мокрый от пота и, казалось, сейчас растворится в жаре. Парень был из Владика, как и эти трое добровольцев, ждущих от меня чуда. Но я не волшебник, вашу мать, хоть и выжил после стольких войн. Какого хрена вы приехали сюда? Кому нужно ваше геройство? Мы пушечное мясо, понятно? Молитесь, молитесь, чтоб умереть мгновенно, без мучений. А ради чего? Кто-нибудь может объяснить?!