Иди туда, где страшно. Именно там ты обретешь силу

Я сижу на скамейке, растворившись в этих мыслях, когда слышу, как произносят мое имя. Я не узнаю человека в костюме, который произносит мое имя, а он слепо озирается вокруг в весовой, не имея ни единой подсказки, кто здесь я. Я поднимаю руку, говорю «да» и внезапно понимаю, что выгляжу как школьник. Он спрашивает, не могли бы мы поговорить, и мы вместе выходим наружу к столику Администратора у Весов. Теперь я чувствую себя как школьник, следующий за директором, и это нелегко для моих нервов.

— Я стартер, — представляется он. — И я хочу поговорить с вами о процедуре на старте, чтобы убедиться, что вы ее понимаете.

Мы с Ги сотни раз проходили через это дома, но я удивлен, насколько я рад слышать, как он это говорит. Он проводит меня через все процедуры — от прибытия в стартовые кабинки, размещения, а затем начинает описывать, что он сделает, чтобы начать скачки.

— Итак, я крикну «жокеи!», а потом, если у каких-нибудь лошадей будут повязки на глазах, я крикну «повязки!», а затем вы увидите, как опустится мой флаг и кабинки откроются. Это ясно?

— Ясно, спасибо. За исключением… подождите! Что, если повязок не будет? Что вы будете кричать тогда?

— Тогда я просто крикну «жокеи!», а следующим будет то, что ворота кабинок откроются.

Он меня нервирует. В одном случае он будет кричать «на старт, внимание, марш», но, если повязок не будет, он скажет «на старт — марш». А я буду ждать «внимание!». Он видит мою проблему и понимает ее, хотя я больше ничего не говорю.

— Ладно, Джим. Что бы ни было сегодня, я буду кричать: «Жокеи! Повязки!» А потом флаг. Доволен?

Я сопротивляюсь порыву обнять его и вместо этого отвечаю: «Доволен».

И возвращаюсь ждать на деревянную скамейку.

— Жокеи для первого заезда, жокеи для первого заезда!

Я чувствую, как екает у меня в животе, встаю и выхожу из весовой. К моему изумлению, я получаю несколько пожеланий удачи от других парней, а также широкую улыбку и сжатый кулак от Мармайта.

Я только привыкаю к ощущению обнаженности, которое дают шелковые брюки в ноябре, когда вижу Чарли и Ги, стоящих в середине парадного круга. На их лицах — прекрасные широкие улыбки, когда я прохожу мимо. Кэролин ведет Эйргуста по внешнему кругу, а он осматривает картину. Чарли спрашивает, помню ли я тактику. Мы выступаем на дистанции в милю с Эйргустом, заправским бегуном на две мили, просто потому что команда хочет помочь мне выиграть пари. Эти скачки проходят через год после того дня, как я встретил Ги и все это началось. Я повторяю Чарли весь план:

— Да. Разогнать его так быстро, как хочу, вырваться вперед, насколько смогу, и остаться там и гнать его весь путь до финиша, не пытаясь менять темп. У Эйргуста только один темп, им и надо воспользоваться на протяжении всей дистанции.

— Точно.

Звенит гонг, и Кэролин ведет коня к нам. Меня подсаживает скорее Ги, а не Чарли, — сегодня она мой счастливый талисман, — и Кэролин выводит нас на ипподром.

Эйргуст наготове и двигается в сторону склона, но здесь все то же, что он делал, выходя на галоп дома, так что я не слишком беспокоюсь. На самом деле я изумлен, насколько лучше я себя ощущаю, сидя здесь, в седле. Вероятно, это объясняется Правилом 4 — остановка диалога в голове и полное сосредоточение на задаче. Мы галопируем мимо трибуны, останавливаемся, поворачиваемся и галопируем по кругу к старту заезда.

Нас размещают. Эйргуста размещают первым, и он загружается, как ангел. Ворота позади нас закрыты, и он стоит в ожидании — напряженный, но спокойный. И я тоже жду. А самое странное для меня, пока я сижу в стартовой кабинке в ожидании, — это открывающийся отсюда вид. Я довольно часто сидел в стартовых кабинках школы в Ньюмаркете и дома, в Ламборне, но никогда прежде не сидел в них на ипподроме, и я обнаруживаю, что абсолютно не готов к новому виду. Теперь передо мной вместо травяного поля с несколькими деревьями на другом конце (перед которыми в хорошие времена я предпочитал остановиться) — задняя часть беговой дорожки скачек в Саутвелле. Вдали слева — трибуна со слабым шумом комментатора. Машина с установленной на ней камерой располагается перед нами на внутренней стороне ипподрома, а другая камера установлена на кране на повороте, впереди, примерно в двух фарлонгах от нас. Это первый забег дня, так что ипподром свеж и пуст и выглядит как пляж после того, как прошел прилив, а солнце высушило его. Это не Гудвуд,[105] но в тот момент для меня это поразительное зрелище, и, вероятно, впервые сами скачки становятся очень настоящими.

Через несколько секунд мы должны будем оставить первые за день отпечатки копыт в глубоком песке, и если все пойдет по плану, я буду находиться впереди, вплотную к перилам. На ипподроме. На что это будет похоже? Что произойдет?