Иди ты к лешему! (СИ)

Я крепко зажмуриваю глаза, и откидываюсь головой на снег, больше не двигаясь. Все равно это не имеет смысла — я буду только мешать. И мне страшно. И лучше не видеть кто там, я же понимаю, что будет только страшнее. Груз на моем животе не исчезает — он просто не успевает встать, и опять звучат выстрелы — один, другой, третий, отдаваясь больными толчками в тело. Рев переходит в визг и быстро нарастает — ближе, ближе. Я цепенею. От дома тоже раздается выстрел, только гораздо громче, чем из пистолета. Рев смолкаем разом. Я открываю глаза, и Святослав поднимается с моего живота, встает. Смотрим все туда, где на крыльце стоит Мышка с ружьем в руках, и лежат на снегу два тела. Оба мужчины, один в одежде, а другой — совсем голый. Ярослав так и не успел встать. Прошла минута, а то и меньше.

— Настенька, я тебя не раздавил, милая? — как-то вкрадчиво говорит мой спаситель и подает мне руку. Поднимает и, рывком привлекая к себе, крепко целует в губы. Отрывается резко, прижимает к себе, гладит по голове. Рука дрожит, он весь напряжен, как струна.

— Слав, спокойно, все уже, все, — обнимаю я его в ответ, подняв руки на его спину. От нее волной идет тепло. Ярослав бежит к Мышке. Забирает у нее оружие, оглядывается вокруг. Она опускает руки и просто стоит молча.

— Где стрела? — спрашивает Ярослав от дома.

— Проведи прямую, — отвечает Святослав.

— На кого?

— На то место, где стоял ты. Целились в тебя. Пошли в дом, Настя. Что-то тут стало неуютно.

Все, как кадры из какого-то фильма, как не со мной, словно со стороны смотрю.

Мы зашли в дом, Ярослав уронил засов на дверь.

— Маманя, что там с едой?

— Глаза подыми — все на столе.

— Что, спросить нельзя?

Никто не хочет говорить о том, что произошло. Прошли, сели за стол. И только тогда, взяв в руки ложки, как будто обрели какой-то якорь, заговорили:

— Как ты думаешь, их только двое?

— Понятное дело…

— Договор же…

— Что-то такое пообещали, от чего не смогли отказаться. Или не посмели.

— Сколько там еще у них лучников?

— Да какая разница? Они придают этому слишком большое значение. Я бы просто сидел против двери с мосинкой. Потом грамотно замел бы следы. Следующий раз так и сделают, гарантирую.

— Думаешь — будет следующий?

— А ты, типа, не знаешь, в чем дело? Не верю. Причин всегда только две — лес и золото. Чего ты замер? Она имеет право знать. Я вообще не понимаю, что это за заговор молчания? Она одна из нас или как?

— Не совсем, Святослав, — отозвалась Мышка. — Она не понимает и не любит лес. Не представляет себя здесь. Ты слышал. Это не в укор тебе, Настя. Мы любим тебя, поэтому заставлять, ломать не станем. Если ты не чувствуешь, что это твоя жизнь, мы старались и не втягивать тебя во все это. Это опасное знание. Ты привыкла к городу — отпустим в город. Лишь бы тебе было хорошо.

— Вы сами не понимаете, что городите, тетя Луша. Уж простите меня. Как это станет ее жизнью, если вы ее в эту жизнь не пускаете? Это ее семья, значит, и жизнь ее. Она прорасти должна во все это, а вы ее — в город. Что там хорошего, в этом городе? Хоть один из ваших прижился там? Вон — Юрка, и тот в лесу на заставе. А! Леха в Хабаровске служит. Так живет же в пятнадцати километрах и тоже — в лесу. Настя, ты хочешь знать все? Все равно ты в этом уже по уши.

— Хочу, если можно.

— Нужно. Давно пора. Ярослав, колись давай. В чем дело?

Ярослав переглянулся с матерью, вздохнул тяжело.

— Давайте поедим, а то застынет еда-то. Я подумаю пока, как лучше рассказать, с чего начать.

Мы поели грибного супа, гречневой каши с тушенкой, привезенной братьями, квашеной капусты. Странно, что аппетит нам не смогли испортить. А потом я всполошилась:

— А в окно не могут выстрелить?

— Нет, в окно не могут, не бойся. Опасна только дверь, ее не запечатать совсем, ходим же постоянно, — успокоил меня брат.

Потом спросил: — Ты как, не ушиблась?

— Если бы некоторые еще не танцевали у меня на животе…

— В следующий раз лягу удобнее, Настенька…. - ласково пообещал Святослав… — Целиться было паршиво на весу, практически на одной руке. Не успел даже сдвинуться. Хорошо хоть перчатку снял перед этим. А то и не знаю… Ты смотрел — сколько попал?

— Я видел все попадания в процессе, Слав. Три твоих. Один, что в лучника — наповал. А этого маманя остановила. Оборотень же. У меня пули заговоренные. Сам набивал патроны, тройной заряд «Сунара», пулю не завальцовывал, обжал только. Полева, шестая, что с тупым носиком. Там такой останавливающий момент на малом расстоянии… Маманя, как плечо? — Не выбило же… Болит, синяк будет. Славик, а у тебя простые пули?

— Кто ж знал-то? Первый раз такое. Привычка со службы еще — оружие в пим совать, чтобы смазка не загустела. Вот и пихнул… на автомате… Не делай тройной, разорвет ствол когда-нибудь или заклинит при отдаче. Ты не тяни, рассказывай давай.