Идиллія Бѣлаго Лотоса [Идиллия Белого Лотоса]

Не отрывая глазъ съ розъ, я подошелъ къ ней; цвѣты поглотили все мое вниманіе, а она не была мнѣ страшна, пока мнѣ не видно было ея лица.

Она обняла меня рукой и привлекла къ себѣ. Тутъ я вдругъ сбратилъ вниманіе на темное одѣяніе, которое она носила; оно не было сдѣлано изъ полотна, не изъ сукна; я замѣтилъ, что оно было… живое. Оно состояло изъ переплетавшихся между собою и висѣвшихъ вокругъ ея тѣла змѣй, которыя издали произвели на меня впечатлѣніе мягкихъ складокъ изящно задрапированной одежды. При этомъ видѣ ужасъ овладѣлъ мною: я сдѣлалъ усиліе, чтобы убѣжать отъ нея, и не могъ; хотѣлъ крикнуть и не издалъ ни малѣйшаго звука… Она снова засмѣялась; на этотъ разъ смѣхъ ея звучалъ рѣзко. Я продолжалъ смотрѣть на нее; но все уже измѣнилось: платье опять стало темнымъ, но ужъ не было живымъ. Я стоялъ въ изумленіи, затаивъ дыханіе и похолодѣвъ отъ страха. Она подняла руку — другая все еще лежала на мнѣ — и поднесла ее къ моему лбу: я сразу почувствовалъ себя умиротвореннымъ и счастливымъ, — страха, какъ не бывало! Глаза мои закрылись, но я продолжалъ все видѣть; я былъ въ полномъ сознаніи, но мнѣ не хотѣлось шевелить ни однимъ суставомъ… Она встала съ мѣста, взяла меня на руки и посадила на то самое каменное сидѣнье, которое сама занимала передъ тѣмъ. Голова моя откинулась назадъ и коснулась каменной стѣны, поднимавшейся позади меня; я сидѣлъ тихо, молча, но при этомъ все видѣлъ. Она выпрямилась во весь ростъ и вытянула руки высоко надъ своей головой. Тутъ я вторично увидѣлъ змѣй, которыя казались полны силъ и жизни; при этомъ я замѣтилъ, что онѣ не только служили ей одеждой, но еще окружали ея голову, только я не могъ-бы тогда сказать, составляли-ли онѣ ея волосы, или-же были въ нихъ. Вытянувши руки надъ головой, она ударила въ ладоши; ужасныя животныя сплелись и повисли у нея на рукахъ. Но я не испугался: казалось, страхъ меня навсегда оставилъ.

Вдругъ я ясно почувствовалъ присутствіе посторонняго лица въ святилищѣ, и, дѣйствительно, у входа во внутреннюю пещеру стоялъ Агмахдъ. Я съ удивленіемъ посмотрѣлъ на него: его лицо было такъ-же невозмутимо, какъ если-бы онъ былъ слѣпой. Вдругъ, мнѣ стало ясно, что это на самомъ дѣлѣ такъ; я понялъ, что онъ ничего не видѣлъ: ни видѣнія, ни этого свѣта, ни меня самого…

Она не то повернулась ко мнѣ, не то наклонилась надо мной… Я могъ видѣть ея лицо и глаза, прямо смотрѣвшіе на мои. Никакого движенія, кромѣ этого, она не сдѣлала. Острый взглядъ ея стальныхъ глазъ не внушалъ мнѣ больше страха, а только держалъ меня, какъ въ тискахъ. Въ то время, какъ я глядѣлъ на нее, я замѣтилъ, что змѣи преобразились и пропали, обратившись въ длинныя, извилистыя складки гибкаго одѣянія блестящаго цвѣта, головы ихъ со страшными глазами превратились въ группы розъ, напоминавшія звѣзды; и роскошный, сильный ароматъ розъ, наполнилъ Святая Святыхъ.

На устахъ Агмахда появилась улыбка.

— Царица моя — здѣсь, — промолвилъ онъ.

— Твоя царица — здѣсь — отозвался я безсознательно и только тогда сообразилъ, что говорю, когда услыхалъ собственный голосъ. Она ждетъ, чтобы ты ей сказалъ, чего желаешь.

— Опиши мнѣ ея одежду.

— Она сверкаетъ и переливается, а на плечахъ у Царицы — розы.

— Мнѣ не надо наслажденій: душа моя пресыщена ими. Я прошу власти.

До сихъ поръ устремленные на меня глаза женщины подсказывали мнѣ слова; теперь я услыхалъ ея голосъ.

— Въ храмѣ? — спросила она.

И снова я повторилъ за ней ея вопросъ, не сознавая этого, пока не уловилъ звука своего голоса.

— Нѣтъ, — надменно отвѣтилъ Агмахдъ. — Я хочу выйти изъ этихъ стѣнъ, чтобы общаться съ людьми, и внѣ его и надъ ними творить свою волю. Я прошу, чтобы мнѣ была дана возможность добиться этого. Такое обѣщаніе было мнѣ дано, но осталось до сихъ поръ не исполненнымъ.

— А это потому, что у тебя все не хватало мужества и силы добиться его осуществленія.

— Теперь, ни въ томъ, ни въ другомъ у меня больше нѣтъ недостатка, — возразилъ жрецъ, и въ первый разъ за все время моего съ нимъ знакомства я отмѣтилъ на его лицѣ выраженіе страсти.

— Такъ произнеси-же роковыя слова, — приказала она.

Онъ измѣнился въ лицѣ; въ теченіе нѣсколькихъ короткихъ мгновеній онъ стоялъ тихо, неподвижно; затѣмъ лицо его окаменѣло, отъ него повѣяло холодомъ, какъ отъ бездушнаго истукана; наконецъ, онъ произнесъ медленно, рѣзко отчеканивая слова, которыя, казалось, застывали неподвижно въ воздухѣ.

— Я отрекаюсь и отказываюсь отъ того, что дѣлаетъ меня человѣкомъ.

— Хорошо! — Но прибавила она: — ты не сможешь ничего достигнуть, пока будешь одинъ; ты долженъ, поэтому, привести ко мнѣ другихъ, подобныхъ тебѣ: безстрашныхъ и готовыхъ все познать. У меня должно быть двѣнадцать преданныхъ слугъ, связанныхъ клятвой. Доставь ихъ мнѣ, и твое желаніе исполнится.

— А они будутъ равны мнѣ — спросилъ Агмахдъ.

— По силѣ желанія и по мужеству вы всѣ должны быть равны, но не по степени власти, такъ какъ у всѣхъ будутъ разныя желанія, ибо только тогда служеніе ихъ можетъ быть мнѣ угодно.

Наступила пауза; затѣмъ жрецъ сказалъ: