Идиллія Бѣлаго Лотоса [Идиллия Белого Лотоса]

Подъ вліяніемъ внезапно охватившаго ее порыва толпа бросилась впередъ на низшихъ жрецовъ, которыхъ оттиснула къ ложу, гдѣ я лежалъ. Высшіе жрецы не въ силахъ были удержаться вокругъ него, такъ что, когда волна борьбы докатилась до меня, многіе изъ нихъ бросились въ пустое пространство, лежавшее между ложемъ и дверью святилища, опрокинувъ въ общемъ смятеніи сосудъ съ моей кровью, которая пролилась вся. Дверь святилища открылась, и я увидѣлъ Агмахда, стоявшаго у порога въ полной величія позѣ и съ обычнымъ своимъ загадочнымъ спокойствіемъ глядѣвшаго прямо передъ собой на растерявшуюся толпу жрецовъ. Его холодный взглядъ заставилъ всѣхъ ихъ опомниться и, пришедши въ себя, они попытались удержать напиравшій на нихъ народъ; десять высшихъ жрецовъ сплотились и, съ трудомъ достигши моего ложа, образовали вокругъ него барьеръ. Но было поздно: кое-кто изъ мірянъ успѣлъ дойти до меня, и я слабо улыбался, глядя на добродушныя лица этихъ простыхъ, безхитростныхъ людей съ горячимъ сочувствіемъ и почтительнымъ благоговѣніемъ склонившихся надо мной. Вдругъ на лицо мое упала слеза, отъ которой у меня въ груди задрожало сердце; чьи-то грубыя руки схватили и стиснули мою уже холодѣвшую руку… кто-то осыпалъ ее безумными поцѣлуями, обливалъ ее горючими слезами… и это прикосновеніе волновало мою душу, какъ никакое другое, никогда не могло этого сдѣлать… Чей-то голосъ, полный неизбытнаго горя, громко крикнулъ:

— Сынъ мой!.. Это сынъ мой умеръ!.. Они убили его!.. Кто вернетъ мнѣ сына моего?..

И мать упала на колѣни у моего смертнаго ложа. Я собралъ послѣднія силы и напрягъ потухавшее зрѣніе, чтобы въ послѣдній разъ взглянуть на нее: она постарѣла, сгорбилась, но лицо ея, носившее отпечатокъ утомленія и глубокаго страданія, было попрежнему полно любви и нѣжности. А позади матери, среди толпы, стояла съ нѣжной улыбкой на устахъ Царица Лотоса…

Я видѣлъ, какъ мать, лицо которой приняло торжественное выраженіе, встала и сказала, обращаясь къ народу!

— Тѣло его они убили, но души его убить не могли, потому что она — сильна; и это я прочла въ его очахъ въ тотъ мигъ, когда смерть смежила ихъ навѣки!

Глава X.

До моего замиравшаго слуха донесся глубокій вздохъ, вырвавшійся изъ многотысячной груди народа, и я понялъ, что тѣло мое умерло не напрасно.

Но душа моя была жива, ибо она была не только сильна, но и неистребима. Наступилъ конецъ страданіямъ, которыя ей пришлось перенести въ этой блѣдной физической оболочкѣ, теперь безжизненно распростертой на усыпанномъ розами ложѣ; она вырвалась изъ этой такъ крѣпко и долго державшей ее тюрьмы; да, но лишь для того, чтобы очутиться въ другомъ, красивомъ и неоскверненномъ храмѣ.

Громадная толпа, доведенная до бѣшенства сопротивленіемъ жрецовъ и моей смертью, грознымъ натискомъ опрокинула все, встрѣчавшееся на ея пути, и нѣсколько человѣкъ тутъ же пали жертвами народнаго гнѣва; первыми были Агмахдъ и Маленъ. Великій жрецъ лежалъ рядомъ съ моимъ трупомъ, на полу, растоптанный разъяренной толпой; а еще ближе, прижатый ею-же къ ложу, на которомъ я находился, умиралъ Маленъ.

Я парилъ надъ всѣми въ мистическомъ посмертномъ сознаніи души и слѣдилъ за оскверненными духами погибшихъ жрецовъ, потѣмнѣвшими отъ всякихъ похотей и низкаго честолюбія, которыя раздула въ нихъ до степени всепожирающаго огня Царица Вожделѣнія; и я могъ видѣть, какъ они попадали въ тотъ роковой кругъ необходимости, изъ котораго нѣтъ спасенія. Внезапный исходъ души Агмахда изъ его тѣла напомнилъ мнѣ мрачный полетъ ночной птицы; съ такой-же быстротой вырвалась изъ своей земной тюрьмы душа Малена, того самого молодого жреца, который когда-то привелъ меня въ городъ. Покорный уставу храма, онъ соблюдалъ тѣлесную чистоту, и тѣло это, прислонившееся къ ложу, напоминало сорванный и брошенный цвѣтокъ и было прекрасно, какъ лилія, впервые развертывающая свою почку надъ ясной поверхностью водъ; но душа его почернѣла отъ неудовлетворенныхъ жгучихъ желаній.

Я чувствовалъ, какъ Царица-Мать нѣжно, но вмѣстѣ съ тѣмъ крѣпко держитъ меня, не давая мнѣ вырваться изъ предѣловъ храма, гдѣ разыгрывались ужасныя событія.

— Примись снова за свое дѣло, которое далеко еще не окончено, — сказала она и, указывая на бездыханный трупъ Малена, продолжала: — Вотъ — тѣло, въ которое к тебя облеку съ тѣмъ, чтобы въ этомъ новомъ одѣяніи ты могъ продолжать дѣло просвѣщенія моего народа. Оно — безгрѣшно, непорочно и прекрасно, хотя жившая въ немъ душа погибла. Теперь ты — моя собственность, которой я распоряжаюсь; а прійти ко мнѣ, значитъ — вѣчно жить для истины и познанія. Итакъ, вотъ твоя новая одежда!

И вдругъ, я почувствовалъ, что я не только силенъ духомъ, но еще и полонъ физической жизни, что утомленіе мое пропало и замѣнилось бодростью. Покинувъ мѣсто, гдѣ за минуту передъ тѣмъ тѣло мое лежало безжизненной формой и стоя подъ эгидой своей повелительницы, я въ ужасѣ смотрѣлъ на происходившее вокругъ меня.