Идём на Восток

Он прокрутил в голове события последнего времени, рискуя понять, почему. За ним — не было ничего такого с тех пор, как они набздюм[36], с Володей Лысым — вынесли хату одесского коллекционера, профессора Гозмана. Профессор права Гозман — та еще тварь, с одной стороны — профессор права, известный, уважаемый, а с другой стороны… Известный по всей Одессе решала, к нему — по всем делам деловые катят. Половина судей в городе у него на подсосе, другую половину — он чем-либо шантажирует. Чем? А хотя бы тем, что у него в университете — настоящее б…ство делается. Подбирают девок, развращают их, потом, уже с дипломом — подсылают в суды. Помощниками судей, секретарями присяжных там. Понятное дело — судьи тоже люди, в основном мужики, работы много, семьи иногда неделями не видят — потемну пришел, потемну ушел. А тут под боком — помощница, смазливая и на все согласная, почти гимназисточка. Дальше — кого на деньги сажают. Кто покрепче с теми хлеще — фотография под нос, заявление об изнасиловании. Хочешь не хочешь — пляши, с. а! Но все это — дела красные, община — к этому никакого отношения не имеет и иметь не может. Смешно даже думать, что тот же Мойша Толстяк даже за один стол сядет с этим … подсосом. По всем раскладам Гозман — ни кто иной как цветной. С..а. И тот из блатных, который с ним будет дела мутить — есть ссученный.

Эх, ну и хата у него была. Профессор где-то на взморье резвился, с очередными пассиями, обкатывал. А они таскали, таскали — потом Митяй почесал в затылке и говорит — слышь, Лысый, ты не греби все подряд, бери поценнее и поменьше. Места ведь в машине не хватит.

Конечно, сразу сдавать они не стали — что, дураки что ли? Заныкали в катакомбы, в одно им известное место. Обернули, как следует, чтобы картины не промокли. Пара месяцев отлежится, хипеж спадет — потом отправят пану Дурману в Варшаву. А тот — уже переправит за границу — Рим, Париж. Им заплатит сразу — примерно половину от оценочной стоимости. Это справедливо — ему тоже продавать. С такого скока — можно и на покой уходить.

А вместо этого… душегубом стал уже он.

По понятиям — старым, еще прошлого века — вор не должен брать огнестрельное оружие в руки вообще. Оружие вора — нож, это пошло еще с давних времен, с конокрадов и торговцев — офень. Теперь это, конечно устарело — но предъявить могут. Если будет кому — трое уже легли, а он стал душегубом. До этого, несмотря на свои навыки — он никогда не убивал, никого, даже ментов. В воровской среде — каждый специализируется на своем, и честный вор — убивать не станет, только если по приговору сходняка.

Получается — его приговорили?

Нет. Опять не получается.

Чтобы его приговорил сходняк — его должны были пригласить на разбор и кинуть в лицо предъяву как гаду. Он вор и член общины, никто, даже смотрящий по Одессе — не справе распоряжаться его жизнью, если попробует — ему самому за это правилку сделают. Никакой предъявы не было, только разве если он был совсем пьяным. Да и не пил он, и не пьет. И никакие разборы — пьяными не проводят, за пьяный разбор любой авторитет его проводящий — по ушам получить может.

Беспредел?

Всякое могло быть, в том числе и беспредел. Беспредела полно, многие малолетки — канают по конкретному беспределу, только по первой ходке — начинают понимать, что к чему, примыкают к обществу, признают его законы. Но нет. Володя еще мог лететь по беспределу — но не старый Опанас. Он человек известный, содержит малину. Ни один блатной — к нему не пойдет, если про него будет известно, как про гада.

Тогда что? Что?! Что могло заставить почти семидесятилетнего старика — схватиться за обрез. И куда идти теперь?

Тренькнув, трамвай вывалился из-за поворота — и тут Митяй увидел их.

Они стояли странно — двумя парами. На точно выверенном расстоянии друг от друга — нацеленные на переднюю дверь трамвая и на заднюю. Серые длинные плащи — скрывают обрезы или того хуже — автоматы. Митяй бросил взгляд в другую сторону — там едва тлели огни какого то автомобиля, припаркованного носом в сторону Губернаторской. Ясно дело, их машина — она увезет этих упырей, когда дело будет сделано…

Вагоновожатый начал тормозить, не видя опасности…

Не дожидаясь пока трамвай остановится — Митяй выхватил револьвер, трижды саданул в стекло и сиганул в ночь. Синхронно ринувшиеся в трамвай ангелы смерти, с выхваченными из-под плащей автоматами — ворвались в салон, когда Митяя там уже не было и потеряли время. Водитель, не понимая, что происходит, выскочил из машины как раз для того, чтобы получить три пули почти в упор и упокоиться навеки. Митяй рыбкой скользнул в просторный салон старомодного Паккарда, переключил передачу и вслепую, под градом автоматных очередей — рванул с места. Сзади — бесновались потерявшие транспорт ликвидаторы: они не только не смогли выполнить заказ — теперь у них было не на чем скрываться от полиции. Которая должна была выехать на стрельбу с минуты на минуту…

* * *