Идиот нашего времени

— И мы узнаем последними! — с добрым возмущением и удивлением сказала Нина. — А была ли свадьба?.. И кто же она — ты скажешь, наконец?

— Кто она — несущественно. Существенно, кто ее папенька.

— Была свадьба, и ты нас не пригласил, — нервно вставил Сошников.

— Это все детали, Игорек. Несущественные. — Земский был показательно спокоен, даже как-то тягуч. — Существенно, что у нас появилась возможность начать свое дело. А свадьбы, кстати, не было, и, как ты знаешь, вообще никакого шума не было, все было тихо, скромно, никто ни о чем не узнал, мы расписались и уехали в турне.

— Ой, в турне… Вот здорово! — искренне сказала Нина.

— Странно… — проговорил Сошников. Он пытался сдерживать себя, хотя видно было, что новость его взбесила: — Так ты говоришь, она хорошенькая?

— Пожалуй, да. Красивая.

— Ну, хорошо, что красивая. Красивая и… тра-та-та… — Сошников с натужной игривостью кхекнул. Налил себе немного водки и быстро, запрокинув голову, не выпил даже, а выплеснул ее в рот. Закусывать не стал, чуть посидел, будто в раздумье, и опять нервно заговорил: — Давай все-таки уточним. Раз ты нашел деньги, то это твои деньги. Не мои, не Нинины, не Алексеича, так?.. Ну а мы-то с какого края к твоим деньгам можем прилепиться? Почему ты говоришь: наше дело? Что ты называешь нашим делом?

— А в чем сомнения?.. Налей и мне.

— Никаких сомнений. — Сошников вновь взяв бутылку, налил водки Земскому. И опять заговорил с напором, будто уже в тот момент решил разругаться с другом. Впрочем, его психопатию можно было списать и на выпитое, и на все те неудачи, которые в последнее время преследовали его. А уж такое похоже на камнепад в горах — стоит только начать сыпаться. — Давай все-таки разберемся, — говорил он. — Ты откроешь свою газету, это понятно. Столько лет только об этом и говорили! Но так и надо говорить: я открою свою газету, а вас… — он сделал краткую паузу. — А вас позову на работу. В качестве кого, спрашивается?.. Понятно, что в качестве нанятых борзописцев. Болванов. Если, конечно, заслужим.

— Почему же болванов? Ты за всех не расписывайся.

— Вот именно! — шутливым тоном захотела сбить напряжение Нина.

— Ах, да, извините, — едко хмыкнул Сошников.

Земский достал сигаретку, вопросительно посмотрел на Нину, та махнула рукой:

— Кури, что теперь…

Земский закурил, уголком рта выпустил дым в сторону.

— Хотя в общем — в принципе — ты прав, — сказал он. Помолчал и заговорил размеренно, и даже с прорезавшимися нотками искусственного высокомерия. — Если говорить формально: да, я позову вас на работу. — Он пребывал на той грани настроений, когда человек и сам еще не знает, переведет ли секунду спустя разговор в легкие, ни к чему не обязывающие тональности, в шутку, или сам сорвется в ответную злость. Но так же видно было, что терпение его кончается. — Разве это что-то меняет?

— Ведь и в самом деле, все это ничего не меняет, — заговорила Нина, уже сильно испугавшаяся назревающего скандала. — Но ты так и не сказал главного! Вадим, кто она? И кто ее, как ты говоришь, папенька? Как вообще все так получилось?

— Как получилось… Так и получилось… Разве, ты не знаешь, как это получается?

— И что же? — округлила глаза Нина.

— Папенька отправил ее рожать в Германию. В акушерок отечественного розлива он не верит. В апреле должна разрешиться.

— Вот здорово, так скоро! — обрадовалась Нина. — Но как ее зовут?

— Лада… Лада Александровна.

— Так вот почему ты сейчас в разгуляеве, — заметил Коренев. — Жена рожает.

— Но кто же таинственный папенька?

— Харитошкин, — произнес наконец Земский.

— Постой, постой, это не тот ли самый Харитошкин? — чуть не привстал Сошников.

— Да, тот самый. Александр Иванович Харитошкин. Депутат облдумы.

— Ну, брат, ты вляпался, — хохотнул Сошников. — Он даже не пахан. У паханов хоть какой-то кодекс чести есть. А это ведь просто вурдалак. Я с ним раз интервьюшку делал — Сыроежкина заставила. Такой откровенный черт! На нем трупов не меньше пяти штук. Когда он захватывал этот свой комбинат… Он, говорят, даже своего друга на тот свет отправил.

— Ты так уверенно говоришь, будто располагаешь доказательствами.

— Ой, а мы что — на суде, чтобы что-то доказывать? Раз убивают всех прежних хозяев комбината, одного за другим, и тут же объявляется новый хозяин. Какому идиоту и что здесь непонятно?! Нет, извини, но тебе не позавидуешь. Записаться в шестерки к бесу… Ах, ну да, извини — не в шестерки. В сыночки… Пардон! В игрушку для доченьки… Нет, сам подумай. Не приходила тебе мысль, что игрушка может разонравиться или сломаться?

— Игорь, перестань… — расстроено сказала Нина.

— Ничего, пускай выговорится, — процедил Земский.

— А я выговорюсь! Да!.. Тем более, все мы хорошо знаем, о какой газете ты мечтаешь. — И он фальцетом передразнил, наверное, когда-то услышанное: — "Газета — такой же товар, как масло, тампакс и апельсины"! А что ж, газета — это тампакс, отрицать трудно. Тем более если учесть, под кого ты вынужден будешь подстелить эту газету. Вот и стели! Но только без меня.

— Ты бесишься, потому что завидуешь, — спокойно сказал Земский.