Идиотам вход воспрещен. Сборник

Кстати, один из туристов был абхаз, который косил под русского, и смог проговорить скороговорку на абхазском языке. Правда его разоблачили, и обещанную машину он не получил. Однако после озера Рица нас повезли к храму, где я купил свечку и сделал пожертвование. Свечку поставил иконе Божьей матери. Миана посоветовала попросить богородицу о здравии. Ну, что мне еще не хватает? Головы на плечах, может, мозги вправит высшая сила. Я же сказал матери Христа, что пусть мои близкие будут здоровы, а мне ничего не нужно. Бог дал мне достаточно. Большее – это уже грех. Кстати, новых опоздунов решили отправить на работы на плантации. Распределили роли, кто будет заправлять бизнесом. Я вызвался бригадиром, Миана бухгалтером, а абхаз рекламщиком. Ну, кто-то из добрых душ пожалел их и предложил депортировать в Африку, чтобы спасать рабов.

Наконец, мы попали на Новый Афон. И финал путешествия у всех разный. Пещерные люди из племени туристов отправились в пещеру. Я же хотел оказаться на даче у товарища Сталина, чтобы позвонить в его кабинете товарищу Путину. Чтобы я сказал Путину по телефонной трубке? «Товарищ Путин товарищ Сталин попросил меня уточнить у вас один вопрос. Какой? Когда же Абхазия присоединится к России без военного вторжения? В Абхазии все ждут. P. S. От Сталина с любовью».

Еще даже успели напоследок в местный монастырь, хотя в монастыре так и не побывали. Но помню, как отец сыну говорит:

– Аккуратнее там… – отец сыну сказал.

– Тропа грешников! – заметил я.

– Это кто грешник?

– Ну, не я же…

– Шел бы ты!

– Уже иду!

Вот так и поговорили около мужского монастыря. Латина выставила вопрос на всеобщее голосование в машине: "Ну что оставим опоздунов в монастыре?". Почти все закричали: «Своих не бросаем!». В итоге победила жалостливость и доброта, а я с Мианой остался в Абхазии. Захотелось посмотреть на скале «Мейкла Джексна», как сказал местный алкоголик. Латина одобрила. Остальные туристы вернулись в Россию, а я все думал, может и вправду биологическая память сгущенки с блинчиками существует, глядя на черное море и виниловый закат?

Разукрашивая словами небо!

Разукрашу словами небо,

Чтобы на твой лик смотрели,

И не узнали большие города,

Исчезнув в одно мгновение,

Слова, сказанные тебе тогда,

Когда на рассвете Солнце

Рассеяло городскую тьму…

… Пока же я иду и смотрю на стены зданий, изрисованных краской. В руках держу бутылку водки, испитую наполовину, и сказки Пушкина, прочитанные в кафе, и сожалею, что душу поэта очередной раз оскорбили, потому что прошли мимо слов, которые я говорил жителям моего родного города. О каком городе идет речь? Город поэта там, где его слушают и ценят. Поэтому поэт слушает и ценит этот город, чтобы увековечить историю этого города, как благодарность ему за хлеб и кров, которые приносят ему выслушанная поэзия горожанами. И какую историю расскажет нам этот поэт? Конечно же, историю любви. Разве вы уже не чувствуете ее в словах, историю любви? Если нет, то самое время внимательно следить за историком города, потому что историк города – это поэт. Тогда больше я не буду томить вас большим, но нужным вступлением, чтобы понять, что история любви начинается с поэзии, а заканчивается малым романом, как рассказ. Итак…

Слишком много слов высказали о любви, а достаточно просто описать автобиографию поэта, чтобы приблизиться к ответу на вопрос – что такое любовь? Вы заметите в этой истории особый язык, который излучает, как Пульсар, ритм, рифму, странные новые слова и вечный смысл, непонятый никем, потому что поэт – это иностранец, которого хотят понять, но не понимают, потому что этот язык необходимо расшифровать, как скрытый код, чтобы только избранные добрались до истины. Ведь истина не для всех, для остальных же истина – погибель, так как Икар хочет всегда большего и даже если суждено пасть от ослепляющего света. И вот стоит заметить, что женщина всегда прячется за строками стихотворения, потому что женщина поэта – это муза, которой он поклоняется и верен до самой последней секунды жизни. Какая же моя муза?