Идиотка

Они все — Сара, Тод и Кэролайн — были на десять лет моложе меня, впрочем, мы подружились и разницу в возрасте не замечали. В один из тех дней прилетел Кевин и приобщился к моей новой компании. Даже написал какую-то балладу в стихах, которая привела всех в восторг — про то, как везли Лену в продуктовой коляске, украденной из супермаркета, вверх на гору — сама она уже не шла. А Сара Пратер тем временем спрягала иностранные глаголы и пыталась выучить язык своих предков — русский. Ей вторили Тод и Кэролайн. А Кевин — американский славист, преподаватель русского языка и литературы — давал им на пробу русский мат и просил кричать заученные фразы на весь город. Они это делали, не понимая смысла. И когда Лена и Кевин хохотали, те спрашивали, что значит «йе-пать». Точно так же потешались надо мной американцы в школе Мидлбери, заставляя произносить слова, скабрезный смысл которых был мне неведом. Это действительно очень смешно — видеть, как человек с невинным лицом старательно выговаривает черт-те что.

Мы сходили с ума, постоянно валяя дурака и веря в то, что, оказавшись вместе во время парада планет, мы будем отмечены каким-то добрым знаком: переменой жизни и силой. Мне, правда, не верилось, что жизнь нас не разведет. Я вздыхала и с горечью говорила: «Мы все разъедемся в разные стороны и больше не увидимся. Как всегда, я уже привыкла. Вы забудете меня, а я вас…» На что ребята поклялись мне, что мы будем часто видеться, звонить и дружить. Мне было приятно их рвение, но я сама не знала, где окажусь после Аспена — я очень серьезно подумывала о возвращении в Москву, а тогда и подавно все друг друга позабудут. В конце лета Сара возвращалась в Нью-Йорк с желанием найти агента и всерьез заняться карьерой актрисы. Тод ехал в Бостон заканчивать медицинскую аспирантуру в Гарвардском университете, а Кэролайн решила немного пожить в Аспене, не зная пока, чем заняться дальше — домой, под опеку родителей, ей ехать не хотелось. Сара убеждала и меня не возвращаться сразу в Россию, а пожить в Нью-Йорке, дать себе еще один шанс, поискать работу актрисы. «Если я кого-нибудь представляю добившимся успеха здесь, в Америке, так это тебя!» — постоянно говорила она мне. Мы все время друг друга поддерживали, говоря положительные вещи и внушая оптимизм. «Лена, что для тебя самое главное?» — спрашивала меня Сара. Я что-то ответила, уже не помню точно что. «А для меня, — продолжала она, — это бороться! Я не хочу ни в чем проигрывать, а жизнь состоит из борьбы, и это здорово! Я и с отцом разведенным борюсь против его авторитета и эгоизма, и с мамой из-за ее слабости, и со своим бой-френдом за независимость и уважение ко мне, и на работе… и теперь буду за профессию бороться». Сарины слова очень напомнили мне мою бабушку, русских революционеров, советскую идейность. Только в устах американской молодой женщины это звучало неожиданней и оттого интересней — я этому поверила. Теперь, оглядываясь назад, могу сказать, что Сара тогда своим монологом подзарядила меня на многие годы. Ведь теперь для меня так же органично сказать, что самое главное в жизни — это борьба, и в этом можно до бесконечности находить интерес. Странно, но банальная мысль — «красота жизни в борьбе» — уже не кажется мне такой простой и банальной. Вопрос в том, как посмотреть на одно и то же понятие, все зависит оттого, в какой системе, политическом строе и на какой территории ты говоришь о «борьбе» — нагружаешь ли ты это понятие ложным идеологическим подтекстом или подлинным, экзистенциальным… Мне вдруг раскрылся его магический смысл. Может, сработал эффект Аспена?

Эта американская троица и их друзья, с которыми мне пришлось со временем познакомиться, стали моим основным человеческим тылом, превратившись на многие годы, вплоть до сегодняшнего дня, в самых близких людей, ждущих меня по ту сторону океана. Предсказание о добром знаке, которым отмечены все, посетившие Аспен тем летом, оправдалось.

Глава 61. Вивиан

Нет, бывает же такое! Идете вы, скажем, по Тверской, а вам на встречу… первая учительница! Или нет: идете вы, скажем, по ГУМу, встаете в очередь, а за вами — бывший сосед по коммуналке! А со мной вот случилось в Нью-Йорке… Подъезжаю я как-то на такси к оживленному перекрестку, собираюсь выйти и вдруг вижу, что прямо передо мной на тротуаре стоит Вивиан — жена Андрона Кончаловского. Причем в гипсе — у нее сломана нога, и она с костылями. Нет, это очень трудно представить себе без юмора. Вивиан — моя многолетняя соперница (вернее, я — ее), с которой мы жили в одном подъезде на Грузинской и ни разу не встретились лицом к лицу! Ни в лифте, ни у парадного подъезда, ни как-либо еще (история на Ленинских горах с Градским не в счет). А теперь Господь подбросил нам такую встречу — в центре Нью-Йорка. Причем я в отличном настроении, а она — со сломанной ногой. Что это значит? Ну молчу, молчу…