Идиотка

Но история, предсказанная мне Джулией и стремительно стартовавшая в новогоднюю ночь, продолжала победный полет все последующие недели. И я с каждым шагом изучала ее все с большим и большим интересом — что еще ждет меня? Ах, какого славного человека мне уготовили небеса! Он жил в центре Лос-Анджелеса, там, где высотки, как в Нью-Йорке. У него был «лофт», или студия, метров двести. Да, именно так — он катался по своей квартире на роликах, а по калифорнийским дорогам — на мотоцикле. Но что за чудо (вот он, перст судьбы): попав к нему домой, я вижу, что белые стены разрисованы — и на одной из них изображен Новодевичий монастырь! А на длинном верстаке стоит коробка, в которой карточки с русскими словами — он взялся учить русский еще до встречи со мной! Нет, кармическая связь — это особенная связь, в ней время движется в обратном направлении, из будущего — в прошлое!

Помимо чисто человеческого обаяния, Джеймс на самом деле был интересен как представитель либерально настроенной американской интеллигенции. Он и ему подобные выступали против американского империализма и, как у нас говорили в советские времена, — военщины. Когда Америка начала военные действия против Ирака, по улицам Лос-Анджелеса маршировали патриоты с желтыми ленточками на груди и призывали поддержать своих солдат. Их было очень много, как в былые времена на наших улицах Первого мая. Джеймс вступал с ними в полемику и доказывал, что их обманывают. Как-то он сцепился с полицейским на тему войны, и тот, распознав в Джеймсе пацифиста, огрызнулся: «Таким, как вы, надо сидеть за решеткой, а не разгуливать…» Один раз я видела, как он выскользнул на улицу из тесной компании, примостился в углу, чтобы остаться незамеченным, и заплакал. Это произошло из-за внезапно возникшего спора о Вьетнаме. Кто-то из ортодоксов снова предъявлял ему претензии, что он отказался идти убивать. Джеймс считал себя и подобных ему — истинными патриотами, думал, их будут встречать на родине, как героев. Эх, пацифисты, пофигисты, гуманисты, артисты… что с вами? На родине дезертиров долгое время ждала тюрьма. А когда законы смягчились, и им все-таки разрешили вернуться, то они были обязаны отрабатывать повинность в качестве социальных служащих — на стройках, бензоколонках и так далее. То ли поэтому, то ли еще зачем-то Джеймс продолжал реставрировать квартиры и делал это мастерски, со вкусом — прямо как наши отказники в советские времена или уволенные научные сотрудники. Он и дома все мазал краской — стулья, раковину, стены, мастерил какие-то настольные лампы по собственному дизайну и рисовал. Если бы не призыв во Вьетнам и не последовавшее за этим мгновенное бегство, возможно, он мог стать известным голливудским актером. У него уже был подписан контракт на десять лет вперед с компанией «Парамаунт Пикчерз», который спустя пятнадцать лет, конечно, был никому не нужен. Внешне Джеймс мог сойти и за Бонда, и за любого красавца американского кино, начиная с пятидесятых, он чем-то напоминал Клинта Иствуда или Тома Шепарда — настоящий американский мэн традиционных времен. Сожаление о несостоявшейся карьере актера (как и любой другой карьере по большому счету) было в нем весьма ощутимо. И в конце концов привело к тому, что он стал играть в маленьких театральных постановках в Лос-Анджелесе, пока не переехал снова в Европу, где даже сыграл на лондонских подмостках вместе с Рупертом Эверетом.

А пока, выйдя на лоджию своего индустриального здания, он окидывал взглядом мчащиеся по фривэю машины и удовлетворенно щуря глаз, бросал им вдогонку: «Ну что, поехали, крысы?»

С Джеймсом нас объединяла некая неприкаянность, свойственная вообще определенному типу людей, и, кроме того, на обоих лежала печать оторванности от собственной земли — он во многом был европейцем и чужим в своем отечестве. И там, и здесь, и нигде. Я даже всерьез поверила, что предпочла наконец роковому Бойду кого-то другого. Пока вдруг все не стало развиваться по незапрограммированному Джулией варианту.

Сначала он предложил мне довольно странную вещь — расстаться на месяц, чтобы подумать о наших чувствах, а потом встретиться и все сразу решить: разойтись или ехать прямо в Лас-Вегас. Я не поняла, при чем тут Лас-Вегас, и тем смешнее показался мне говоривший об этом мужчина. Потом выяснилось, что Лас-Вегас — единственное место в мире, где расписывают за двадцать четыре часа, при этом не требуя документов о разводе с предыдущим супругом или супругой! Меня такой вариант не устроил. Испытание разлукой казалось мне в то время ненужным.