Идиоты

И Удальцов представил. Странствия с Капитаном в поисках остальных семи пилотов. Школы, заметенные мелом — его частицы повисают в воздухе от взмаха сухой тряпки, и под тяжестью этой пыли солнечный луч рушится в ведро с водой. Маленькие стадионы с еще влажным после недавнего дождя песком прыжковых ям и пустыми лестницами трибун, уводящими в небо. Кружки авиамоделистов в старых особняках с лепниной и рассохшимся паркетом, где над беззащитными затылками детей, которые склонились над чертежами, нависают привязанные к потолку деревянные птицы с длинными узкими крыльями. Везде они будут искать и находить новых членов экипажа, причем один из них окажется, конечно, девчонкой, из-за чего поначалу никто не захочет ее брать, но именно она станет самой отчаянной, самой талантливой, самой надежной — лучший друг, навсегда, на всю жизнь. Потом начнутся тренировки на базе, мечты и разговоры после отбоя, ссоры и неловкие примирения, когда щиплет в носу и стыдно поднять вдруг зачесавшиеся глаза. И, наконец, полеты. Полеты, в которых все восемь человек становятся единым организмом, большим и сильным, так что корабль отрывается от земли и, набирая скорость, погружается в небо, чтобы вынырнуть по другую его сторону, где звезды и тишина. Там есть планеты, которые надо открыть и описать, придумав имена доверчивым животным с тугими звонкими животами и беспалыми, как у игрушек, лапами. Планеты, на которых нужно навести порядок, подняв их жителей на решительный бой с узурпатором, человеком трусливым и усталым, — он мечтает повернуть во вселенной время вспять, только чтобы вернуться в детство, где не нужно ничего бояться и ни за что отвечать. Планеты, на которых хочется остаться жить, но нельзя, потому что пора возвращаться домой, скоро отбой, и ужин в этот раз, так уж и быть, перенесут на восемь, но постарайтесь больше не опаздывать.

А потом они вырастут. Сначала она — девочки взрослеют раньше, девочки взрослеют быстрее, девочки взрослеют намного заметнее. Ложемент станет слишком мал для нее, и она просто уйдет. Будут запланированы торжественные проводы, но она просто уйдет ночью, не сказав ни слова и ни с кем не попрощавшись. Ни с кем. Удальцов будет летать еще полтора года, в последних экспедициях с трудом втискиваясь на свое место, отчего начнет затекать все тело и сделается трудно дышать. Затем уйдет и он.

Возможно, он даже согласится на эту церемонию. Не из тщеславия — из равнодушия. Это проще, чем планировать побег, красться по темному коридору, перелезать через решетку. Выслушает речи, возьмет награды и уйдет — нескладный подросток, который подпрыгивает и подергивается, словно еще не привык к земной силе тяжести. Словно не может поверить, что освободился от тугой ласки ложемента. Уйдет, зная, что эта большая жизнь закончилась навсегда и осталась только обычная, маленькая, — та, из которой больше нет выхода. У каждого человека есть план Б — на случай, если будет слишком тесно и душно, если существование сделается совсем невыносимым. Уйти в сантехники, выучиться на священника, окунуться в войну, записать роман, попасть в бомжи, потеряться в путешествии. Всегда есть что-то дающее силы потерпеть — еще день, еще месяц, еще жизнь. У него не останется ничего. Эта дверь закроется насовсем, а других выходов из жизни, к которой он приговорен, уже не будет. Даже если найдется лазейка — разве может что-нибудь сравниться с вечно вращающимся калейдоскопом космоса, теплым шепотом секретов, далеким звоном приключения?

Конечно, тогда Удальцов не понимал всего этого так отчетливо. Он вообще ничего не успел понять и только ощутил приближение катастрофы — чутьем почти животным, поскольку дети, еще не окончательно став людьми, умеют чувствовать, а не воображать и любовь, и пустоту. Удальцов закричал даже не от страха — скорее от тоски, и эта тоска прогнала Капитана со скамейки, заставила излиться прочь, на улицу, сквозь кусты и деревья, на которых, казалось, должны были остаться влажные следы его эластичного тела и шевелящиеся на ветру тонкие мягкие волосы.

Удальцов кричал, зная, что крик его бесполезен. Даже если бы рядом оказался не единственный равнодушный прохожий, давно скрывшийся из виду, а десяток воскресных неловких отцов, которые испугались бы, представив на месте Удальцова своих детей, и потеряли бога от этого страха. Даже если бы они бросились в погоню за Капитаном, повалили на землю, били ногами, пока не лопнули все его внутренние пузыри и жидкость тела не вытекла бы в песок. Даже тогда — что бы это изменило? Удальцов уже отравился мечтой, и в этом мире для него больше не было места. Чего бы он ни достиг, кем бы ни стал — ничто не могло сравниться с судьбой, придуманной для него Капитаном и прожитой за те несколько минут на детской площадке. Прожитой до конца, до самого донышка, так что внутри ничего не осталось и только немного саднило, как если бы его кто-то выскреб, собирая со стенок последнее.