Идиоты первыми

— Ах, маэстро, кто нам дал право разговаривать о предмете, в котором мы так мало понимаем? Нравственность питают тысячи источников, способам ее проявления несть числа. Касательно же души, кто способен понять ее устройство? Вспомните распятого разбойника, лишь он вознесся на небеса вместе с Господом. — Лудовико раскашлялся. — Не упустите из виду, девочка по собственной воле выбрала себе такое призвание; я тут ни при чем. Но ни умелостью, ни лоском не обладала, хотя нельзя отрицать, что она достаточно сведуща. У нее есть и преимущества: юность, известная непосредственность, но ей необходим советчик и руководитель. Видели, в какой шляпке она ходит? Я дважды пытался сжечь эту шляпку. Эсмеральде явно недостает вкуса. И в одежде ее также сказывается отсутствие вкуса, но она ужасно упрямая — с ней не сладить. И все равно, я посвятил себя Эсмеральде, и мне удается улучшить ее положение, за что я и получал скромные, но обязательные комиссионные. Учитывая все обстоятельства, что в том плохого? Нравственность основывается на признании взаимных нужд и взаимопомощи. Взаимное великодушие осуждать нельзя. В конце концов, чему учил нас Иисус?

Лудовико снял шляпу. Он был совершенно лыс, если не считать нескольких седых волосков, разделенных посредине пробором.

Он явно сник.

— А вы, маэстро, не влюбились ли в Эсмеральду? Если влюбились, так прямо и скажите, и я удалюсь. Любовь есть любовь, тут ничего не попишешь. Я итальянец и не забываю об этом.

Прежде чем ответить, Фидельман подумал.

— Пожалуй, пока еще нет.

— Смею надеяться, в таком случае, вы не станете влиять на ее решение?

— Какое решение?

— Решение, которое она примет после нашего разговора.

— Если она решит уйти, вы это хотели сказать?

— Совершенно верно.

— Ей выбирать.

Сводник с облегчением вытер покрытую испариной лысину и водрузил шляпу.

— Возможно, эти отношения вам на сегодняшний день удобны, но вы художник, поглощены работой, и без Эсмеральды вам будет лучше.

— Мне не хочется, чтобы она ушла, этого я не говорил, — сказал Фидельман. — Я сказал только, что не стану влиять на ее решение.

Лудовико склонил голову.

— Да, вам свойственна непредвзятость истинного художника.

Уходя, он откинул тросточкой занавеску и увидел на кухонном столе картину Фидельмана.

Поначалу он, похоже, не мог поверить своим глазам. Отступил на шаг, — разглядывал картину.

— Straodinario [68],— пробормотал он, целуя кончики пальцев.

Фидельман схватил холст, сдул с него пыль, бережно спрятал за комод.

— Эта работа не закончена, — объяснил он. — И пока мне не хочется ее показывать.

— Ясно, что картина замечательная, — достаточно лишь раз на нее взглянуть. Как она называется?

— Мать и сын.

— Строго в духе Пикассо.

— Правда?

— Я имею в виду его высказывание: «Пишешь не то, что видишь, а то, что должен видеть».

— Верно, — сказал Фидельман, и голос у него сел.

— Всем нам следует учиться у мастеров. Пытаться улучшить то, что лучше всего удается мастерам, — тут нет ничего дурного. Так и рождаются новые мастера.

— Спасибо.

— Когда закончите картину, поставьте меня в известность. Я знаком с людьми, которые хотели бы купить хорошие работы серьезных современных художников. Я мог бы выхлопотать вам отличную цену, естественно за обычные комиссионные. Как бы там ни было, похоже, вы вот-вот произведете на свет картину исключительных достоинств. Разрешите мне поздравить вас с таким талантом.

Фидельман вспыхнул, рассиялся.

Вернулась Эсмеральда.

Лудовико бухнулся ей в ноги.

— Шел бы ты на… — сказала Эсмеральда.

— Ах, синьорина, мне горе, тебе счастье. Твой друг — замечательный художник. Верь моему слову.

Как изобразить каддиш [69]?

Вот мама сидит на крыльце в ситцевом халате — конфузится, что ее снимают, но губы ее на рассыпающемся от старости пожелтевшем снимке, который Бесси прислала лет сто назад, тем не менее растягивает смутная улыбка. Вот карточка, вот картина примерно в том же духе, почему же я не могу, так сказать, слить их воедино? Как добиться, чтобы старый снимок стал искусством? Объединить двойной образ, внутренний с внешним.