Идиоты первыми

— И кроме того, от этой пустыни у меня запор. В Риме у меня на сердце легче.

— Еврейский беженец, и откуда — из Израиля! — добродушно пошутил Фидельман.

— Я вечный беженец, — невесело вздохнул Зускинд.

По нему не скажешь, что у него легко на сердце.

— Откуда же вы еще бежали, разрешите узнать?

— Как это — откуда еще? Из Германии, из Венгрии, из Польши — вам этого мало?

— Ну, это, наверно, было давно. — Фидельман только сейчас заметил седину в волосах у беженца. — Пожалуй, пора идти, — сказал он и поднял чемодан. Два носильщика нерешительно остановились неподалеку.

Но Зускинд хотел услужить.

— А гостиница у вас есть?

— Да, давно выбрал и зарезервировал.

— Вы сюда надолго?

Какое ему дело? Но Фидельман вежливо ответил:

— На две недели — в Риме, дальше, до конца года, — во Флоренцию, с поездками в Сиену, Ассизи, Падую, а может быть, и в Венецию.

— Но вам нужен гид в Риме?

— А разве вы гид?

— Почему бы и нет?

— Спасибо, — сказал Фидельман, — я сам разберусь, похожу по музеям, библиотекам и так далее.

Зускинд насторожился:

— Вы что, профессор?

Фидельман невольно покраснел:

— Ну, не совсем, — скорее, так сказать, студент.

— А из какого института?

Фидельман откашлялся.

— Видите ли, я, так сказать, вечный студент. Вроде чеховского Трофимова. Если есть чему поучиться — я учусь.

— Так у вас есть задание? — настаивал Зускинд. — Получаете стипендию, да?

— Какая там стипендия! Деньги мне нелегко достались. Я долго работал, копил, чтобы на год уехать в Италию. Во всем себе отказывал. Да, вы спросили про задание. Я пишу о художнике Джотто. Это был один из самых…

— Можете мне про Джотто не рассказывать, — перебил его Зускинд с ухмылкой.

— Вы изучали его творчество?

— А кто его не знает!

— Как интересно! — сказал Фидельман, скрывая раздражение. — Откуда вы его знаете?

— А вы откуда?

— Я посвятил немало времени изучению его творчества.

— Ну а я его тоже знаю.

Надо от него избавиться, пока не поздно, подумал Фидельман. Он поставил чемодан, пошарил в кожаном кошельке, где держал мелочь. Те два носильщика с любопытством следили за ним, один вытащил из кармана сандвич, завернутый в газету, развернул и стал есть.

— Это вам, — сказал Фидельман.

Зускинд даже не взглянул на монету, опуская ее в карман штанов. Носильщики ушли.

Странные у него повадки, у этого беженца: застыл, словно деревянный индеец у табачной лавки, но видно, что вот-вот готов сорваться с места.

— Я вижу — у вас есть багаж, — сказал Зускинд неопределенно, — так, может, в этом багаже найдется лишний костюмчик? Мне бы он пригодился.

Наконец-то все выложил, подумал Фидельман с неудовольствием, но сдержался.

— У меня есть одна-единственная смена, кроме того, что на мне. Вы очень ошибаетесь, мистер Зускинд. Я не богач. Больше того, я бедный человек. То, что на мне новое платье, ничего не значит, не обольщайтесь. Я за этот костюм еще должен своей сестре.

Зускинд посмотрел на свои короткие, потертые и поношенные штаны:

— Сколько лет я не имел нового костюма. Когда я бежал из Германии, вся моя одежда развалилась на куски. И в один прекрасный день я очутился совсем голый.

— Разве тут нет благотворительных организаций, которые могли бы вам помочь? Наверно, здешняя еврейская община помогает беженцам.

— Так эти евреи дают мне то, что они хотят, а не то, что я хочу, — с горечью сказал Зускинд. — И что они мне предлагают — обратный билет в Израиль!

— Почему вы не соглашаетесь?

— Я вам уже сказал: тут мне свободнее.

— Свобода — понятие относительное.

— Вы мне еще будете объяснять про свободу!

Все-то он знает, подумал Фидельман.

— Хорошо, тут вам свободнее, — сказал он, — но как вы живете?

В ответ Зускинд только хрипло закашлялся.

Фидельман хотел было еще что-то сказать насчет свободы, но удержался. Боже мой, да он весь день не отвяжется, если не принять мер.

— Пожалуй, мне пора в отель, — сказал он, наклоняясь за чемоданом.

Зускинд тронул его за плечо, и, когда Фидельман нетерпеливо выпрямился, Зускинд сунул ему под нос те полдоллара, что он ему выдал.

— Мы на этом оба теряем деньги.

— То есть как это?

— Сегодня дают шестьсот двадцать три лиры за доллар, но за серебро дают всего пятьсот.

— Хорошо, дайте сюда, я вам дам целый доллар. — И Фидельман быстро достал хрустящий доллар из бумажника и отдал его беженцу.

— И это все? — вздохнул Зускинд.

— Да, все! — решительно сказал Фидельман.

— Может, хотите посмотреть термы Диоклетиана? Там есть симпатичные римские гробики. За один доллар я вас проведу.

— Нет, спасибо! — И, кивнув на прощанье, Фидельман поднял чемодан и подтащил к обочине.

Откуда-то вынырнул носильщик, и Фидельман, поколебавшись, дал ему донести чемодан через площадь, до стоянки маленьких темно-зеленых такси. Носильщик предложил донести и портфель, но Фидельман не выпускал его из рук. Он дал шоферу адрес отеля, и такси дернуло и покатилось. Наконец-то, — Фидельман облегченно вздохнул. Он увидел, что Зускинд исчез. Пронесло, подумал он. Но по дороге в отель ему все казалось, что беженец, согнувшись в три погибели, примостился сзади, на запасном колесе. Однако взглянуть назад он не решился.