Идиоты. Пять сказок

— Ах да, конечно, Август! — Мануэль попытался вспомнить это лицо. — Извини, я тут как раз сижу за статьей о, ну… — он щелкнул пальцами, — о новых выразительных формах в пекинском андеграунде… трудный материал, поэтому, понимаешь…

— Да и времени прошло немало. Как дела у Сабины? Я слышал, все хорошо?

— Она сейчас в Милане. Да, все замечательно. Потом у нее два сольных концерта в Нью-Йорке.

— Черт возьми. Наверно, нам надо будет снова про нее написать. Но на этот раз в «Красоте и качестве». Я теперь там художественный директор.

— Старик, это же здорово!

— Да, ничего.

— Ну и как это, работать на полной ставке?

— Знаешь, иногда хорошо, а иногда и не очень. Конечно, бывают дни, когда я тоскую по прежнему ритму. Быть свободным художником, работать, когда хочется, высыпаться, пить ночи напролет, а потом вкалывать по ночам — но времена изменились. А два месяца назад у меня родилась дочь…

— Да ну! — Мануэль широко улыбнулся, словно это была самая замечательная новость за последние недели. Со свежеиспеченными отцами только так и надо, иначе можно сразу же распрощаться с должностью редактора. Если бы только ему удалось вспомнить вечер, проведенный с этим типом… — Поздравляю! Как же ее зовут?

— Мари Софи.

— Какое красивое имя!

— У тебя ведь тоже есть ребенок?

— Да, Мориц. Правда, ему уже шестнадцать.

Мануэль с удовольствием добавил бы, что Мориц — отличный парень, но воздержался. Потому что даже он не мог делать вид, что не замечает, как ухудшаются его отношения с сыном от первого брака, который полтора года тому назад переехал к ним из-за депрессии у матери. Поначалу Мануэль был полон надежд на настоящую дружбу, душевную близость, понимание без слов; он представлял, как они будут смотреть футбол, ходить на рыбалку, делиться бутербродами, — а теперь радовался, если Мориц здоровался с ним, когда они встречались за завтраком, что бывало нечасто. Где пропадал сын в остальное время, что он делал целыми днями, а иногда и ночами, с кем он дружил, нравились ли ему девочки или, Боже упаси, мальчики, — обо всем этом у Мануэля не было ни малейшего представления. И Мориц не давал ему повода сомневаться в бесполезности попыток получить ответы на эти вопросы. А Мануэлю так хотелось похвастаться сыном: в школе — один из первых, выглядит как Джонни Депп, остроумен, обаятелен и невероятно самоуверен. Часто Мануэль спрашивал себя, откуда у его сына такое снисходительное спокойствие и невозмутимость, такое отношение к людям, словно он говорил: мне ничего ни от кого не надо, а если тебе что-то надо от меня, то тебе придется потрудиться. Эта манера буквально заставляла людей всеми силами добиваться его расположения. Понятно, думал Мануэль, многое унаследовано от отца. Вот только проблема заключалась в том, что он все время ловил себя самого на желании понравиться Морицу или, по крайней мере, не стать объектом его насмешек. И даже когда Мориц обращался с ним, можно сказать, на равных, стоило появиться кому-нибудь третьему, и Мануэль уже не мог отделаться от ощущения, что его просто терпят рядом. Дважды ему удалось уговорить Морица пообедать с ним в «Форе Ридер», и оба раза происходило одно и то же: и Фанни, и официанты сразу же начинали приставать к сыну с вопросами — как дела в школе, кем он хочет стать, не дать ли ему еще один десерт, нравится ли ему ресторан; приглашали его заходить и без отца, а при втором визите Фанни даже предложила ему, если он хочет иметь деньги на карманные расходы, поработать в «Форе Ридер» несколько дней в неделю. Вот так, в принципе приятно и для Мануэля, если бы не эти недоверчивые взгляды Фанни и официантов, словно они ждали какого-то подтверждения их родственных отношений. Вот поэтому, хотя Мориц и был поводом для гордости, правда несколько неуверенной, Мануэль предпочитал не говорить на эту тему.

— Шестнадцать! Самый разгар пубертата. Надо полагать, дома много чего происходит.

— Ну… — Мануэль с улыбкой кивнул. Да ничего не происходит, совсем ничего.

— Извини, мне надо в туалет. Ты потом, когда сможешь, посиди немного с нами.

— Конечно, почему бы и нет. Только я должен до трех закончить статью.

— Пекинский андеграунд, звучит интригующе.

— Еще бы! Сейчас все интересное происходит там, по сравнению с Пекином Лондон или Нью-Йорк — дерьмо.

— Ладно, потом расскажешь. Марка это обязательно заинтересует.

— Марка?

— Марка Бартельса.

— А, этого Марка.

— Да-да. Ну, до скорого.

В последующие минуты Мануэль заставлял себя смотреть только в свои бумаги и время от времени что-то чиркать в них карандашом. Вскоре он услышал, как хлопнула дверь туалета, и — в ожидании, что на обратном пути Август может снова остановиться у его столика и заглянуть в записи, — быстро написал: «В Пекине весенние ролы — синоним человека, занимающегося жестким садомазосексом. Это побудило Чу Лая назвать свои мрачные, иногда вызывающие прямо-таки ужас инсталляции „Chambers of a springtimeroll-brain“ — „Павильон мозга весеннего рола“»…