Идишская цивилизация: становление и упадок забытой нации

Однако это отнюдь не те качества, с которыми обычно связывают имя Элияху бен Шломо Залмана (1720–1797), известного как «Гаон Элияху», «Виленский Гаон», или «Ха-Гра»[221]. Слово гаон взято из библейской книги псалмов и может быть переведено как «гордость», «отличие» или «гений». Этот аскетический основатель, истинный духовный отец современного ортодоксального иудаизма, сегодня основного направления еврейской религии, был мудрецом, инспирировавшим ужесточение раввинского сопротивления хасидизму, сделавшим более кого-либо другого, чтобы заново определить на национальной основе извечное разделение идишского народа на две половины – восточную и западную, славянскую и немецкую, управляемую сердцем и управляемую разумом. Даже после Холокоста потомки говоривших на идише европейских евреев, живущиe вдали от гейма, все еще делят себя на «литваков», литовцев, хранящих наследие Гаона, и «поляков», предпочитающих откровения хасидских цадиков.

Там, где раньше два начала сливались в богатейшую и более-менее единую идишскую цивилизацию, огромные потрясения XVII и начала XVIII века, когда жил Элияху бен Шломо, привели к разделению идишской цивилизации на части, подобно цвету в хроматографе, – на спектр от сильно германизированного запада и севера до еще более сильно славянизированных востока и юга. Если провести между ними воображаемую границу, она прошла бы примерно через Припятские болота, где сегодня проходит граница между Белоруссией и Украиной. К северу от этой воображаемой линии, там, где гейм граничил с Пруссией и Саксонией, находилась земля, на которой немецкие ценности были тогда особенно известны и уважаемы. Виленский Гаон был их самым сильным выразителем.

Однако, к сожалению для идишской культуры, величайший противник хасидизма смотрел вперед не дальше своих оппонентов и боролся с цадиками в духе глубочайшего консерватизма. Еще не достигнув возраста 30 лет, он начал сооружать Голема, искусственного гомункулуса, оживляемого приложением имени Божьего, и сдался не потому, что убедился в неисполнимости задачи, а потому что, как он писал в комментарии к «Книге о сокрытом» («Сифра де-цениюта»), «мне было видение, и я прекратил это дело, ибо, без сомнения, Бог воспрепятствовал мне».

Как некогда Давид Ганс, он рассматривал «отсутствие светского образования у талмудических ученых как унижение репутации Израиля среди народов», которые, писал он, однажды «подобно реву многих вод поднимут свой голос против нас, спрашивая: где ваша мудрость?». Но поскольку он умел читать только на иврите, арамейском и идише, его светские знания были получены почти исключительно из средневековых или более ранних еврейских источников, а его сочинения по математике, географии, астрономии, музыке и медицине считались бы устаревшими еще двести лет назад. Его преданность каббале и вера в эффективность магических заклинаний, чар и амулетов с именем Бога привели его к сопротивлению «проклятой» философии, за изучение которой он осуждал даже великого Маймонида.

Самоучка, женившийся в 18 лет, Элияху бен Шломо путешествовал по Германии и Польше, прежде чем поселиться в 1748 году в Вильно. Там он вел исключительно аскетическую жизнь, обучая небольшой кружок студентов. Вначале он жил на деньги, полученные в наследство от знатного предка рабби Моше Ривкеса, умершего в 1672 году, а затем, когда слава о нем широко распространилась, он получал пособие и бесплатное жилье от общины, хотя и не занимал никакой общественной должности. Говорили, что, не желая отвлекаться, он занимался за закрытыми занавесками при свете свечи даже в дневное время, поставив ноги в ведро с ледяной водой, чтобы не засыпать. Сыновья Элияху рассказывали, что он спал по полчаса, всего не более двух часов за ночь. Скромный почти до того, что это начинало превращаться в недостаток, в возрасте 35 лет он был втянут в острый конфликт между двумя великими и знаменитыми раввинами того времени Якобом Эмденом и Йонатаном Эйбешюцем[222] по вопросу, разделявшему германскую и польскую общины, и сказал: «Кто я такой, человек из дальней страны, молодой и склонный к уединению, чтобы вы слушали меня?»

И вот на сцене появились хасиды; особенной наглостью была вербовка ими новообращенных в самом Вильно – в городе, где евреи стойко сопротивлялись любым религиозным инновациям, которые вытаскивали их из их скорлупы перед лицо всего мира. Тогда раввины виленского кагала, придя в ужас от проникновения мистиков в город, пришли к Гаону и спросили, что им следует делать. «Стойко противьтесь им!» – был его ответ, после чего все присоединявшиеся к его антихасидской позиции стали известны как «противящиеся» (миснагдим, или миснагиды).