Идишская цивилизация: становление и упадок забытой нации

…сотнями и тысячами появлялись пророки, мужчины и женщины, юноши и девушки и даже малые дети; все они пророчествовали на святом языке и на языке «Зогара». Вот как это происходило: они падали на землю, словно в припадке эпилепсии, пена исходила у них изо рта, они сотрясались в конвульсиях, произносили на святом языке тайны каббалы, касающиеся многих вещей, и то, что они говорили разными словами, каждый по-своему, было следующее: «Царство Саббатая Цви, нашего господина, нашего царя, нашего Мессии открылось в небесах и на земле, и он получил корону царства с небес». <…> И куда бы вы ни пошли, вы не слышали ничего, кроме того, что господин такой-то стал пророком, и госпожа такая-то стала пророчицей; и появилась целая группа пророков, пророчествовавших одни так, другие иначе, но в целом все сводилось к тому, что Саббатай Цви есть Мессия и наш праведный спаситель[208].

В феврале 1666 года Цви был арестован турецкими властями и посажен в тюрьму, но это мало повлияло на пламя религиозного энтузиазма. Крепость в Галлиполи (ныне Гелиболу), где он содержался «в почетном положении», как политический заключенный, стала именоваться библейским выражением мигдаль оз – «крепкая башня»[209], и тот факт, что султан не отрубил голову их спасителю (обычное и ожидаемое наказание для возмутителей спокойствия в Османской империи), воспринимался как свидетельство его святости и неприкосновенности.

Но драматическая сага, полная восточных обещаний, закончилась плохо. Очень скоро польские последователи Цви услыхали, что случилось невероятное: в сентябре 1666 года их Мессия был разоблачен перед турками как самозванец польским каббалистом из Лемберга Неемией ха-Когеном и предстал перед османским великим визирем Ахмедом Копрулу. В присутствии самого султана, наблюдавшего через решетку, Цви был поставлен перед выбором: немедленная смерть или обращение в ислам. Он предпочел тюрбан мечу палача. Новообращенный был почтен именем Азиз Мехмед Эфенди, награжден титулом главного стража ворот (пост, который при османском дворе включал обязанности общественного палача), и ему было обещано щедрое жалованье.

Неемия ха-Коген, вернувшись в Польшу, оказался отверженным. Презираемый как предавший Мессию, он был изгнан из общины и выдворен из страны. Ему пришлось изменить имя.

Натан из Газы, пособник Мессии, остался нераскаявшимся, объяснив, что обращение было совершено, «чтобы проникнуть в царство зла, чтобы освободить искры [святости]», и продолжал выпускать целые библиотеки писем, трактатов, брошюр и книг, оправдывавших действия Цви мистическими причинами и сильно повлиявших на направление, по которому пошел далее идишский иудаизм. С этого времени мессианская путеводная звезда всегда слабо светилась впереди.

Немецкие и австрийские раввины, смущенные своей прежней горячностью, прочистили горло и больше не говорили по этому поводу ни слова, сделав вид, что на самом деле ничего не случилось. В Италии соответствующие листы были вырваны из хроник общин и сожжены. На востоке, однако, мессианский жар идишских общин было не так легко потушить. Большое число говоривших на идише жителей Богемии, Моравии, Польши и Литвы отказывались позволить реальности стать на пути их томившегося воображения. Некоторые апологеты Цви объясняли, что отступничество Мессии было лишь тактическим ходом, направленным на привлечение мусульман в иудейскую веру, хотя на самом деле было скорее наоборот: много евреев приняло ислам, создав в Салониках общину тайных иудеев, называвших себя дёнме – «повернувшиеся» (в современной Турции это слово означает транссексуалов), просуществовавшую до ХХ века. Другие интерпретировали отступничество Цви как мистическое событие, имевшее внеземной смысл, победу каббалы над земным разумом. Каббалист Якоб бен Моше Темерлес писал: