Одновременно с этим в городе течет и обычная жизнь. Подростки слоняются по улицам и пропадают на футбольных и баскетбольных площадках, гуляют с колясками мамаши, сидят на скамейках старики. Машин миротворцев почти не видно — они почти все на границе, тут нечего творить мир, его все равно нет — хотя нет войны. Это кстати очень точное определение — здесь не мир, здесь просто нет войны, она ушла чтобы когда-нибудь вернуться. Время течет как вода в реке Миляцка, и все так же смотрит с мурала на стене Гаврило Принцип и бессмертны его слова: «Когда кончается любовь к Отечеству, тогда и государство должно умереть». Государство тут есть, хоть и плохонькое совсем — но есть. И не счесть желающих его умертвить…
— Ян!
…
— Давай с нами!
Ян Кошмич обернулся и увидел своих друзей. Они все были болелами футбольного клуба Црвена Звезда. Здесь был свой клуб — Славия, основанный в 1908 году, но они были радикалами и сербскими патриотами и болели за Црвену Звезду.
И потому он пробежал к гостеприимно открывшему дверь БМВ Х5 первой серии и ввалился в салон.
— Куда едем?
— В горы…
…
События девяностых в Югославии — как и все последовавшие за ними — неотделимы от футбола.
Со страшных беспорядков в Загребе на стадионе Максимир (играли Црвена Звезда и Динамо) по сути началась война — именно с того момента стало можно и даже нужно проявлять публично ненависть и применять насилие. Многие футбольные фанаты того времени ушли в армию. Мы все знаем Желько Ражнатовича, принимавшего участие в той драке — но мы мало знаем его визави с хорватской стороны. Их фото тоже сохранились — улыбающиеся, чисто выбритые (сербские четники носили бороды, потому все хорваты брились), бойцы в кадре и католические падре в своих сутанах — благословляющие на кровь.
Война кончилась — но футбол остался. Как и его фанаты…
— Давай!
Винтовка дернулась, отдала в плечо
— Ниже.
Еще выстрел.
— Еще ниже. Так вниз не стреляют…
Выстрел
— Дай, покажу…
Выстрел. Еще один
— Вот так!
А вокруг — были циклопические сооружения Олимпиады-84 к которой готовилась вся страна. Люди приезжали работать бесплатно, предприятия переводили на олимпийские стройки деньги, трудовые коллективы брали на себя обязательства перевести дневной фонд зарплаты.
Все это сейчас тихо разрушалось на склонах гор, исписанное граффити и никому не нужное. Кое-где здесь еще были мины.
Алекса откуда-то взял оружие. Автоматические винтовки. И патроны к ним. Много. Про него много чего говорили — что наркотиками торгует — но судимостей у него не было.
Еще был пулемет. Совсем новенький, стоял в багажнике на сошках как пес, ждущий приказа хозяина.
— Давай это попробуем
Пулемет достали. Сербская оружейная промышленность сейчас полностью восстановилась, в Крагуеваце работали полный день, вернулись на рынок США. Но главные поставки все же были боевые — на Ближний Восток. Особенно большим спросом пользовались снайперские винтовки — тут они не конкурировали с болгарами.
— Вон, смотри…
Какие-то хорваты нарисовали свой флаг. Оскорбление для любого серба — шаховница! Странно, кто ее нарисовал — еще несколько дней назад не было.
— Дай…
Та-та-та! Та-та-та!
Алекса бил хорошо — шаховница разлетелась в кусках старого, низкокачественного бетона
— Вот так!
…
— Надо решать, что делать…
— Что ты идешь в виду?
— А что, ты не понимаешь? Он предатель.
— За него проголосовали.
— Да, все несознательные!
— Мы не можем вставать против воли народа
— Гаврила Принцип встал…
…
— Я говорил кое с кем. Они готовы. И в России тоже готовы.
…
— Хватит унижений. Хватит уже этой разделенности. Пора показать кто хозяин здесь.
— А если…
— Ты что, трусишь?
Ян отхлебнул пива
— Там же будут сербы. Там мой дядя, он в полиции работает. Я не буду стрелять в сербов.
— И не придется.
…
— Нам нужно только телевидение. Понимаете? Заявить свою позицию.
— А это?
— А это чтобы нас принимали всерьез.
Появилась гитара.
— Давайте споем.
И они запели…