Читаем Идол прошедшего времени полностью

Кроме того, Яша собирал малину, часто пропадая в лесу и блуждая по лесным дебрям. И ежедневно вел дневник. Делал он это, потому что тоже считал себя писателем, а писателям полагается работать каждый день — ни дня без строчки.

Один раз Нейланд и в самом деле напечатался. Купил много-много экземпляров той газеты, где, кроме публикации, был и его, Яшин, портрет — фотография автора, и дарил всем знакомым эти газеты. Достался такой подарок и Кленскому.

В общем, Яша состоял на учете в психдиспансере, читал Проспера Мериме, собирал малину, вел дневник… Одно другому не мешало.

— Яша! — окликнул вдруг из темноты странного человека у костра женский голос. — Яша, вы меня слышите?

— Да? — бесстрастно, не вздрогнув, откликнулся Нейланд.

— Пора спать! Опять вы нарушаете порядок. Завтра не проснетесь! Отправляйтесь-ка в свою палатку.

— Хорошо, хорошо, Вера Максимовна, — безразлично согласился Яша.

— В экспедиции должен быть порядок. Порядок должен быть во всем! — продолжал все тот же категоричный женский голос. — Считаю своим долгом об этом напомнить.

Кленский, усмехаясь, слушал этот монолог.

Вера Максимовна Китаева славилась среди коллег по экспедиции своим особым занудством и любовью к порядку.

Между тем черный ствол дерева, растущего неподалеку от палатки Кленского, стал вдруг двоиться, словно оживая… Оптический эффект, характерный для сумерек.

Близорукому, как Владислав Сергеевич, человеку даже могло бы показаться, что дерево действительно оживает, превращаясь в человека. Еще несколько «жутких» секунд…

И из-за дерева показался весьма колоритный персонаж. Огромный человек с рельефной, «античной» мускулатурой, с роскошной бородой…

Это и был сам доктор исторических наук Арсений Павлович Корридов, весь археологический сезон обычно разгуливающий в одних шортах.

Ничто так не закаляет организм, как пребывание в походных условиях. А Корридов провел в таких условиях почти всю свою жизнь. О его физической силе и выносливости среди археологов ходили настоящие легенды.

— Ох, не к добру тишина эта, и красота, и благодать… — Неслышно ступая большими босыми ногами, Корридов подошел к палатке журналиста.

— Почему же? Почему, если хорошо, то обязательно надо ожидать плохого? — возразил Владислав Сергеевич. И взглянул на звезды, вдыхая поглубже аромат цветов, тех, что раскрываются в темноте от ночной прохлады и свежести, смешивая с ними свой одуряющий запах.

— Природа! Сначала маятник в одну сторону пошел — потом обязательно качнется в другую. Вот увидите, Кленский, ураган опять будет…

— Что значит — опять?

— Да вы, Кленский, пропустили самое интересное! Тут до вашего приезда такой смерч пронесся…

— Ураган? Смерч?!

— Едва не пропали. Еще чуть-чуть — и унесло бы вместе с палатками. Представляете, это ведь даже не фургон, как у девочки Элли, а палатки. Хотя, если бы в Канзас, без визы и сэкономить на билете, я бы согласился…

— И что же? — прервал шутки Кленский.

— Обошлось. Однако смерч пронесся совсем рядом. Из речки тогда всю воду высосал. Деревья поломал…

— Ну, может, и на сей раз пронесет!

— Будем надеяться. Ну, спокойной ночи!

— Спокойной ночи.

Корридов ушел.


Дрова в костре прогорели. Лицо Нейланда погрузилось в темноту. Воздух и правда был неподвижен. Наступила странная пауза, время словно зависло.

«Двадцать шестое июля», — подумал Кленский.

И вдруг в этой почти абсолютной тишине раздался резкий короткий стук. Будто что-то упало — шлепок, короткий «шмяк» — с большой высоты.

Кленский наклонился, освещая фонариком это «что-то».

Это была птица. Мертвая, с жемчужно-серым оперением пичужка вдруг неизвестно откуда — с высоты, из темноты — камнем, замертво, упавшая на землю. Прямо перед палаткой Кленского.

Происшествие было неприятным. Невольно приходили на ум некоторые предсказывающие несчастья приметы, связанные с появлением птиц…

Кленский брезгливо отодвинул птичий трупик. И только теперь обратил внимание на то, что птичьих голосов не было слышно совсем. Именно от этого тишина и неподвижность природы, воцарившиеся вокруг, и казались такими абсолютными.

Неожиданно в этом безмолвии раздался ужасный женский визг.

Доносился он от палатки Веры Максимовны Китаевой.

Кленский бросился туда.

Наперерез уже бежал могучими прыжками Корридов. Обеспокоенно повысыпали из своих палаток и остальные.

Оказывается, Китаева отодвинула зачем-то корягу, которая лежала рядом с ее палаткой… И теперь было видно, как в лунном свете какие-то бледно-прозрачные слизнеподобные существа — то ли насекомые, то ли их созревшие личинки — копошащимися полчищами, медленно непрерывным потоком выползали — точней сказать, исходили! — из какого-то углубления в земле, ранее прикрытого толстой корягой.

— Чего вы так испугались? — усмехнулся журналист, первым прибежавший на «помощь» Китаевой. — Под каждым камнем или сырой корягой таких тварей тьма-тьмущая.

— Именно «тьма-тьмущая»! — растерянно и испуганно повторила Вера Максимовна. — Такое ощущение, что их там прорва… Лезут и лезут нескончаемо… Откуда-то! Из какой-то бесконечной прорвы. Похоже на нору, уходящую неизвестно куда!

Перейти на страницу:

Все книги серии Русский бестселлер

Похожие книги

1. Щит и меч. Книга первая
1. Щит и меч. Книга первая

В канун Отечественной войны советский разведчик Александр Белов пересекает не только географическую границу между двумя странами, но и тот незримый рубеж, который отделял мир социализма от фашистской Третьей империи. Советский человек должен был стать немцем Иоганном Вайсом. И не простым немцем. По долгу службы Белову пришлось принять облик врага своей родины, и образ жизни его и образ его мыслей внешне ничем уже не должны были отличаться от образа жизни и от морали мелких и крупных хищников гитлеровского рейха. Это было тяжким испытанием для Александра Белова, но с испытанием этим он сумел справиться, и в своем продвижении к источникам информации, имеющим важное значение для его родины, Вайс-Белов сумел пройти через все слои нацистского общества.«Щит и меч» — своеобразное произведение. Это и социальный роман и роман психологический, построенный на остром сюжете, на глубоко драматичных коллизиях, которые определяются острейшими противоречиями двух антагонистических миров.

Вадим Кожевников , Вадим Михайлович Кожевников

Шпионский детектив / Проза / Проза о войне / Детективы / Исторический детектив