Идолопоклонница

На свадебном банкете Женин взгляд наткнулся на одну из гостей, и, презрительно скривившись, она резко отвернулась в другую сторону. Вот ведь Сычева, даже не предупредила, что пригласила Пивовариху!

Впрочем, обижаться на Лариску всерьез было бы нечестно. Свадьба — это такое мероприятие, на которое приглашают всех друзей, а Любка ведь и по сей день считалась подругой Сычевой. И пусть последние два года они встречались все реже, потому что на первом плане у Лариски все это время был один только Вадик, но формально они все равно считались подругами, а потому не пригласить Пивоварову было бы попросту невежливо.

Гости ели, гости пили. Танцевали в перерывах. И как ни неприятно было Жене видеть Пивоварову, а взгляд словно бы сам собою снова и снова устремлялся к главной предательнице. И очень часто взгляды бывших подруг встречались. И если Женя смотрела на Любку с нескрываемым презрением, то та, напротив, искала снисхождения, заглядывала так просительно: 'Неужели ты до сих пор на меня сердишься?'

Пивоварова, в недавнем прошлом невероятная красавица, не раз и не два отбивавшая парней у сокурсниц, как-то словно бы потускнела. И волосы уже не выглядели столь блестящими, как раньше. Даже цвет стал какой-то блеклый, бледно-рыжий. А ведь Любка так любила яркие цвета! Что с ней произошло? И как-то не то чтобы располнела, но погрузнела, потяжелела. Даже подбородок с ямочкой стал как будто квадратный, массивный. И, глядя на растерявшую былой лоск подругу, восемь лет назад ставшую предательницей, Женя вдруг поймала себя на мысли, что ее ненависть к Пивоваровой как-то плавненько перерождается в жалость. Ох, бедолага, как ее жизнь-то потрепала!

Когда веселье достигло своего апогея, когда народ, хорошенько подзарядившийся алкоголем, в очередной раз вышел на танцпол перед невысокой эстрадой, Пивоварова набралась смелости и подошла к Жене. Присела рядышком, пользуясь отсутствием Ларискиного отца, сидевшего по правую руку свидетельницы, в который уж раз за вечер просительно заглянула в Женькины глаза:

— Жень, ты до сих пор сердишься?

Если бы она подошла в самом начале вечера, Женя ее определенно послала бы куда подальше. И таких гадостей наговорила бы, что потом, быть может, до конца жизни сожалела о собственной несдержанности. Но за то время, что между бывшими подругами шла молчаливая игра в гляделки, много мыслей пронеслось в Женькиной голове. И главная из них — а Любка-то еще более несчастна, чем сама Женя!

Однако и ласкового тона, равно как и сочувствия, Пивоварова, по глубокому Женькиному убеждению, не заслуживала.

— А ты думала, при виде тебя я заплачу от счастья и немедленно брошусь в твои объятия?!

Люба виновато отвела взгляд в сторону. Потянула немножко время, потом сказала тихо, так, что Женя не столько услышала из-за громкой музыки, сколько поняла по губам:

— Ты прости меня, Жень, я такая дура!

Женя не ответила. Только вздохнула тяжело, в очередной раз вспомнив, как все эти годы люто ненавидела предательницу, как хотелось повыдирать ее ярко-каштановые локоны, выцарапать ее подленькие глазки-вишенки. А теперь, увидев перед собою бледную копию былой красавицы, вместо дикой ненависти почувствовала вдруг жалость и даже вроде бы сочувствие. Хотя, если хорошенько подумать, разве Пивоварова заслуживала чьего-нибудь сочувствия? Тем более Женькиного.

— Жень, — чуть громче добавила Люба, засомневавшись, что ее предыдущие слова были услышаны. — Слышишь, Жень? Ты простила бы меня, а? Ведь столько лет прошло. Ты думаешь, я ничего не понимаю? Еще как понимаю! Да, я знаю, я поступила подло, очень подло. Но это я теперь знаю, понимаешь? А тогда…

Вот только про 'тогда' не надо! Не надо про 'тогда', ведь и без Пивоварихи тошно! Ведь и так осень, и так листья, и без ее 'тогда' уже все, что так тщательно загонялось вглубь памяти, оказалось на ее поверхности! Не хватало только, чтобы Любка, предательница, вызвала из небытия имя подлеца, которое так старательно пыталась забыть все эти годы Женя.

— Вот только не надо имен, слышишь?! Не смей называть его имя! — воскликнула она и на глазах почему-то появились предательские слезы. Вот только расплакаться перед предательницей не хватало!

Пивоварова во все глаза уставилась на нее.

— Ты что, Жень, ты до сих пор, что ли? — так и не осмелилась она произнести страшное слово. — До сих пор?.. Господи, Женька, ведь столько лет прошло!

Женя резко отвернулась в сторону, не желая, чтобы ее слезы видела Любка. Потом вдруг резко повернулась обратно и воскликнула в сердцах:

— Да? Столько лет? Тогда чего же ты пришла прощения просить? Стало быть, и ты ничего не забыла! Стало быть, помнишь, все прекрасно помнишь! Знаешь, кто кого предал, ты все знаешь! Знает кошка, чье мясо съела. Чего тебе надо, чего ты от меня хочешь?!

Пивоварова не отворачивалась, смотрела прямо в глаза бывшей подруге. Что ж, она и вправду заслужила такой тон.

— Хочу, чтоб ты меня простила, — твердо ответила она. — Знаешь, Жень, за мою подлость жизнь меня уже наказала. А может, не жизнь, может, это он и наказал…

— Не надо имен! — почти крикнула Женя.