Идолы

Потом Лукас прикасается к моей руке и возвращает меня обратно. Я улыбаюсь ему, а он наклоняется вперед, кладет ладонь на мою щеку и внезапно целует меня. Крепко и нежно.

Не слишком ли это много для меня?

Но солнечный свет согревает мои руки, влажный ветерок вьется вокруг меня, и я придвигаюсь ближе к Лукасу, словно мы собираемся танцевать или взлететь, словно сами стали чудом.

Тайные, загадочные чудеса. Иррациональные невозможности. Птицы в воде и рыбы в небесах.

Но может быть, отчасти мы все как раз таковы.

Мы стоим у леера, наблюдая за тем, как перед нами возникает берег. Команда корабля теперь слишком занята, чтобы замечать нас, хотя большинство отсевков, по крайней мере те, кто не попал в команды по уборке, остаются в трюмах.

Это незабываемое зрелище. Не столько сама суша вдали, сколько радующие глаз скалы, которые выглядывают из воды, отказываясь быть морем; они не сдаются широкой синей плоскости, что окружает нас со всех сторон. Нам следует отнестись к ним с уважением.

Я так и делаю.

Дальше, за скалами, я вижу очертания поселения, расположенного вдоль ближайшего залива.

Конечно, там есть здания, вздымающиеся к небу, как пальцы, как когти. Они построены вверх, а не вширь, на земле, где пространства слишком мало и где каждый клочок почвы — награда. Поселение выглядит таким же полумертвым, как и города в моей половине мира, как Хоул. Фонари, которые не горят, машины, которые не двигаются. Буквальное бессилие, смысл которого в том, чтобы быть не только наглядным, но и понятным.

Но что я замечаю в первую очередь, так это деревья.

Гигантские пальмы. Их слишком много, чтобы сосчитать, и они склоняют свои стройные стволы в нашу сторону, над водой, как будто у них побаливают животы после слишком плотного обеда. Как будто их спины вот-вот сломаются.

А небо над ними кажется необъятным, потому что под ним теперь — береговая линия. И в сравнении с человеческой малостью театр облаков над ней выглядит еще более безмерным, более захватывающим, точно здесь самое важное совсем не жизнь человека, точно она никогда и не была важна.

Вот уж совсем неверное сравнение.

Но я продолжаю размышлять о сравнительном масштабе вещей, пока наш корабль стремится к берегу, а здания становятся все выше, ближе и ближе, пока наконец они не поглощают само небо.

В этот момент я представления не имею, насколько я сама велика или мала.

Мы намереваемся осуществить наш план выхода вместе с остальными, проскользнув в оборванную процессию человеческих жизней, которые есть отсевки, направленные на стройки. Это мрачнейший из парадов.

Но Фортис застывает на месте, когда видит их.

— Пропади все пропадом!

Я оглядываюсь на него:

— В чем дело?

— Да ты посмотри на них. Они же теперь одеты.

Он машет рукой в сторону отсевков, и я понимаю, что он прав. Они в чем-то вроде униформы, хотя, когда мы грузились на корабль, ничего подобного на них не было. Это блеклые голубовато-серые штаны и куртки, вроде бы местного фасона. Униформа Колоний Юго-Восточной Азии.

Но что гораздо хуже — на них цепи. А на нас — нет.

— Нагните головы пониже, — шипит Фортис.

Он быстро пристраивается к очередной группе отсевков, которые как будто нас и не замечают.

Мы следуем за ним.

Теперь я их ощущаю. Мне этого не хочется, но это так. Они голодны, большинство из них. Больны, по крайней мере половина. Боятся за свои жизни — почти все.

— Держитесь рядом, — снова шипит Фортис. — И головы, головы ниже.

Тима спотыкается, когда Фортис говорит это, но Лукас подхватывает ее под руку, и мы втискиваемся в толпу, так что нужно специально присмотреться, чтобы заметить нас.

И присмотреться еще внимательнее, чтобы заметить тощего пса, спрятанного под курткой Тимы.

Я боюсь, что они нас увидят, что кто-нибудь заметит неправильность в общем потоке. Если хоть кто-то наблюдает за прибывшими достаточно внимательно, они заметят.

Сдерживаю дыхание.

Раз. Два. Три.

Но никто не присматривается. По крайней мере, никто из того ряда солдат, которые распихивают отсевков по повозкам. Не в этот раз.

Фортис движется вперед, и мы за ним следом, шагаем, не бежим, пока не добираемся до края пристани.

— Делайте как я, — говорит он, плотно запахивая на себе куртку.

Я киваю.

А он прыгает с причала.

Всплеск воды теряется в позвякивании цепей отсевков.