Иду к людям (Большая перемена)

Урок шёл, а я по-прежнему стоял за учительским столом, шарил взглядом по классу, пытался вычислить трёх моих будущих губителей. Но лица учеников (девочки не в счёт!) ничем не выдавали пагубной склонности к грабежам и убийствам — нормальные миролюбивые лица. И вон та физиономия, и вторая, и десятая… Ну не этот же белокурый да синеглазый ангелочек, сидящий за первой партой?! Мой взгляд побежал дальше и с разбега ударился о не по возрасту длинного и худого ученика с остриженной под нулёвку головой, словно бы уже готовой для тюремной камеры. Его сосед был не по годам широкоплеч, почти квадратен, на лбу чёрная чёлка. С такими чёлками расхаживали урки на узких и кривых улицах моего детства, они источали флюиды опасности и, пугая мирных жителей, цыкали через выбитый зуб. Тёмно-синяя ученическая форма на этой выразительной парочке и та казалась снятой с чужого плеча. Длинный и квадратный встретили мой взгляд с наглой усмешкой: ну-ну, пялься, пялься, фраер, поглядим, как ты управишься с нами. Итак, двое из этой шайки себя выдали сами. Оставалось вычислить третьего. Чутьё мне подсказывало: он-то и есть главарь Фёдоров. Однако на его поиски уже не было времени — об этом мне жестоко напомнила Машкова:

— Нестор Петрович, урок идёт!

Её выпад был неэтичен — негоже делать замечание педагогу в присутствии его учеников, это неудовольствие следовало отложить до разбора урока и там уж всыпать от всей изболевшейся души. Но, видать, она следовала своему девизу: придираться так придираться, прессинговать практиканта Северова на каждом шагу: «Да видят мои недоброжелатели: я к нему ох как строга!»

— Обо мне вы уже имеете некоторое представление. Теперь моя очередь удовлетворить своё жадное любопытство: кто из вас кто, — сказал я классу, с трудом натягивая на непослушные губы, надеюсь, непринуждённую лукавую улыбку, и затем, открыв журнал, произвёл перекличку:

— Анастасов!

— Я!

— Бисерова!

— Я!

А вот и один из них! На фамилию Ибрагимов откликнулся крепыш с уркаганской чёлкой. Он даже не соизволил оторвать зад от парты, так, сидя, и протянул лениво:

— Ну я. Ну и что?

— У нас, Ибрагимов, между прочим, перекличка, — напомнил я с миролюбивой улыбкой, обращая малоприятный эпизод в забавный казус: вот, мол, отвлёкся ученик и не заметил, что происходит в классе.

— Ну, ну, — пробормотал крепыш, будто поощряя моё занятие.

Мне бы его поднять с места и задать основательную трёпку, но я, и сам не зная почему, спустил ему это с рук и поехал по списку дальше, лишь мельком подумал: «Второй или Саленко, или сам Фёдоров».

— Сачкова!

— Я! — чуть не взлетев над партой, пискнула маленькая ученица.

Со следующей фамилией меня опередили, не дав открыть рта, долговязый, стриженный наголо добродушно промычал:

— Я тоже.

— В каком смысле? Вы тоже Сачков? — спросил я наивно и на всякий случай затянул в список.

Но ошибки не было: в списке Сачкова обретала в единственном числе, а следом за ней там значился Саленко. И это подтвердил он сам, наслаждаясь моей растерянностью:

— Я тоже в смысле Саленко.

И я понял суть его первой реплики: «Я тоже из шайки, как и мой сосед Ибрагимов». Вот что мне сообщал долговязый. Он шевельнулся, будто произвёл попытку подняться из-за парты, однако у него будто бы не хватило сил, и он, утомлённый науками, прилип к скамье.

Я оставил без последствий и это хамство, решив не обострять отношений сразу же, на первом уроке, и сначала приглядеться к врагам. К тому же впереди меня ждал самый опасный — грабитель Фёдоров! И вот мой палец добрался до его строчки.

— Фёдоров! — Мне показалось, будто я это выдавил шёпотом, почти беззвучно.

Но меня услышали!

— Фёдоров я, — произнёс кроткий голос.

Какой цинизм! Предводитель шайки окопался на первой парте, в среднем ряду, перед носом учителя, здесь обычно сиживают отличники и вообще примерные ученики. И сам его внешний вид был верхом коварства — этакий аккуратненький, даже хрупкий подросток с большой белокурой головой на тонкой трогательной шее. Именно этого ученика я мысленно называл ангелом. Его голубые чистые глаза излучали непорочный свет, такой, наверное, стоял над землёй до появления первородного греха. Если верить авторам детективных романов, именно за столь обманчивой внешностью будто бы скрываются преступники, склонные к самому изощрённому садизму.

— Очень приятно. Можете сесть, — промямлил я, словно он меня втянул в игру, где я вынужден исполнять роль простака.

— Спасибо! — вежливо, даже изыскано вежливо ответил Фёдоров и с показательным послушанием опустился за парту.

По классу прошелестел общий смешок, и я понял: да, он издевался надо мной.