Иду к людям (Большая перемена)

— Нестор Петрович, у нас принципиальный матч. Наш цех против кузнечного. — От волнения Функе перешёл со своего суржика на чистый русский. — Мы их в выходной, в прошлый, задрали, как мальцов, счёт: три — два. Они теперь роют землю, хотят отыграться, и, если мы свалим, разнесут по всему заводу, будто мы боимся кузнецов. Будто нам в тот раз пофартило. И ещё, но это между нами, жене моей ни слова… — Он подался в мою сторону и понизил голос: — У нас такая традиция. Те, кто продул, победившим ставят пивко. Смекаете? От пуза!

— Функе, у вас не пузо, а впалый живот. Ну сколько в него поместится за один раз? Три кружки? Пять? А я буду поить каждый день, до отвала, но когда вы исправите двойку по немецкому. К тому же завтра продуть можете вы, и тратиться придётся вам. А я предлагаю беспроигрышный вариант — исправляете и хлещете своё пиво, — сказал я, по-моему, вполне логично.

— Не надо, у вас не хватит денег, — отмахнулся Функе и был, конечно, прав.

— Спасибо! Вы — бессребреник. И я вам за это благодарен. В общем, так: завтра немецкий язык! — сказал я, употребляя власть. — А я вас беру под контроль. Приду и проверю.

В воскресенье я и впрямь наведался к Функе в его Тепловозный переулок, долго шёл улицами и переулками с частными домиками и садами, будто по типичной станице. Впрочем, не так уж давно этот район и впрямь был станицей, но постепенно город наполз, окружил пятиэтажными блочными домами, превратив его в зелёный остров. Над ним витал голубоватый запах жжёных листьев, во дворах в преддверии холодов укрывали изнеженный виноград,

За тутошними оградами проживало немало и наших учеников, но здесь они были сыновьями и дочками, образцовыми или не очень, а кто-то уже имел и собственных детей. И были они кому-то соседями, и у них были соседи, — словом другая жизнь! Карл Функе обитал в белёном саманном ломике под красной шиферной крышей — единственная деталь из немецкого быта. Я распахнул калитку и, пройдя мимо яблонь и айвы, постучался в дом. Дверь открыла молодая полная женщина. Видать, я оторвал её от плиты — она была в переднике, полуголые крепкие руки в белой муке.

— Я ваш классный руководитель, — сказал я, опережая её вопрос.

— Эрик! Подь ко мне! — позвала она через плечо.

Возле неё мигом появился белобрысый мальчик — копия Функе, только в масштабе один к пяти.

— Снова нашкодил? — Женщина ухватила Эрика за оттопыренное розовое ухо.

— Он хороший мальчик, — заступился я за юного Функе. — Я пришёл проведать вашего супруга. Мешать не буду. Пройду на цыпочках, гляну из-за косяка. Посмотрю, как он готовит уроки.

— Нет его. Он сейчас гуляет в футбол, вот он где, — сказала женщина с лёгким презрением. — Сидел над книгой, учил и вдруг ему будто сунули шило, сами знаете куда, сорвался, схватил чемодан с… этой… формой и за дверь!

Я бежал по улицам, точно факел, пылающий праведным гневом, а когда влетел на стадион, за мной уже, словно за кометой, тянулся огненный шлейф. Прохожие всего этого, наверно, не заметили, спешит человек и спешит, задыхается, тяжко дышит, но я себе сейчас казался именно таким — стремительным! Неотвратимой карой за грехи!

Стадион компрессорного завода от обычного пустыря отличали только двое футбольных ворот, — и те без сетки, — да три ряда некрашеных деревянных скамеек, протянувшихся вдоль так называемого футбольного поля. На этой трибуне сидел народ, разделённый невидимой стеной на две группы. Никак это были кланы механиков и кузнецов! Игра то ли ещё не началась, то ли это был перерыв между таймами. Игроки отдыхали на скамьях, отличаясь от остальной публики жёлтыми и голубыми футболками. По опустевшему полю кружила свора бездомных собак, видно, шла собачья свадьба.

Ближе ко мне кучковались футболисты в жёлтом. Среди них-то я и обнаружил своего Функе. Сам он был в чёрном вратарском свитере.

— Нестор Петрович! Прийшли болэты! — воскликнул Функе, неумело изображая бурный восторг. — Хлопцы, це мой классный руководитель. Нестор Петрович, перший тайм в нашу пользу! Мы забили три мяча! Ведём три — ноль! — Он старался внушить и себе, и мне, будто для меня эта весть — превеликая радость.

— Лично вы, Функе, не заслужили и одного мяча. Теперь одевайтесь, и домой, за учебник! — приказал я, не поддаваясь на его уловки.

— Нестор Петрович, ещё один тайм! Второй! Це ж целый матч, — напомнил Функе.

— Знаю. Играл сам. Второй состоится без вас, — сказал я беспощадно.

— Учитель, он у нас единственный, кто может стоять в воротах. Без него нам блин! Наверно, вы не знаете, но вратарь, считай, — половина команды, — вмешался самый старший из футболистов, по возрасту по крайней мере.

— Будут вам вратарь и пиво, я сам встану в ваши ворота! — легкомысленно, не советуясь со мной, произнёс некто, сидящий во мне и моим же голосом.

Это было моё второе «я», оно всегда болтало, не подумав, а отдуваться за его глупости приходилось первому благоразумному «я». Так было и сейчас.

— Нестор Петрович, вы же не умеете, это же вам не… не ёлки-папки, — испугался Функе.