Иду на перехват

Я давно не был в театре: в училище нас редко пускали в увольнение, из Вулканска тоже не всегда вырвешься в город — то полеты, то дорогу заметет и чувствовал себя теперь особенно хорошо. Глядя на сцену (шла пьеса «Барабанщица»), я полностью ушел в мир героев спектакля. Порою мне казалось, что мы с Инной являемся непосредственными участниками событий, разыгрываемых актерами. Инну я ставил на место Нилы Снижко, советской разведчицы, и, когда отвлекался от сцены, задумывался, а как бы действительно поступила она, окажись в подобной ситуации? Наверное, так же, не посчиталась бы с личным благополучием, с любовью. Ведь поехала же она из Москвы сюда, в медвежий угол. У настоящего человека личное всегда на втором плане. Есть вещи более важные, чем личное счастье.

А я разве не пожертвовал бы своей любовью, если мне сейчас приказали бы вылететь на ответственное задание и, может быть, не вернуться?

Перед тем как зачислить нас в училище, с нами, будущими курсантами, беседовал начальник училища генерал Соколов, тот самый генерал, которому понравилась Юркина находчивость. Мы знали его еще до поступления в училище по книгам и газетам как героя. Каждое его слово было для нас откровением.

— Все вы, — говорил генерал, — решили стать летчиками-истребителями. А задумывались ли вы над тем, что представляет собой летная профессия, чего она требует от вас?.. Красивая форма, симпатия девушек, романтика… Ведь так думают некоторые из вас? Главное ли это? Конечно, нет. Главное: летчик — это человек, способный на самопожертвование. Да, да. Я не оговорился, способный на самопожертвование. Авиация потребует от вас многого: оставить в любое время семью или любимую, жить в жарком Туркестане или на Крайнем Севере, не спать, может быть, несколько ночей подряд — словом, делать все то, что вам прикажут. Полеты — тоже не прогулка, не развлечение. Полеты это труд, тяжелый и опасный. Огромные перегрузки, нервное напряжение, подчинение привычек и желаний разуму, приказу. Вы можете спросить: во имя чего такие лишения, что получите вы взамен? Я отвечаю: во имя самого дорогого — во имя жизни на земле. В ваших руках будет судьба соотечественников, а может быть, — всего человечества. Взамен же вы получите их любовь. Тем, кому этого мало, лучше в авиацию не идти.

Да, прав генерал. Служба наша не из легких. Но мы знаем, во имя чего живем в суровом, далеком краю, во имя чего поднимаемся в небо.

Инна сидела тихо, лицо ее спокойно. Нельзя было понять, нравится ей спектакль или нет. Мне даже показалось, что она думает о чем-то совсем ином.

Когда окончился спектакль и мы пошли в гардероб, Инна внимательно посмотрела на меня и неожиданно спросила:

— Тебе часто приходится летать?

— Когда как, — пожал я плечами.

— Не раскаиваешься, что избрал такую профессию?

— Разве я похож на кающегося?

На душе у меня стало особенно хорошо: я понял, что Инна думала о том же, о чем и я. Мир ее, загадочный и недоступный, впервые показался мне близким и родным. Если бы она заговорила о театре, игре актеров, я, наверное, изменил бы о ней мнение: не люблю людей, щеголяющих начитанностью, эрудицией, подчеркивающих свою образованность. Да и нужно ли болтать об искусстве? Достаточно того, что оно рождает новые мысли, делает человека возвышеннее, благороднее.

К нам подошел Лаптев.

— В гостинице мест нет, — сказал он мне, но так, чтобы слышала Инна.

— Вот и хорошо, — обрадовалась Дуся. — Веселее будет ехать обратно. Ты расскажешь нам что-нибудь смешное.

— Ничего не выйдет, — возразил Юрка. — Мы останемся здесь, даже если нам придется ночевать на улице.

Он подмигнул мне, и я понял, что места в гостинице есть.

Мы получили свою одежду, и Юрка заторопился.

— Меня там ждут, — кивнул он на дверь, обращаясь ко мне. — Буду по старому адресу. Понял? Квартира двадцать пять.

— Это значило, что наш номер в гостинице двадцать пятый.

Инна простилась с Дусей и Геннадием.

— Поезжай и ты, — сказала она мне. — Я сяду на автобус и через пятнадцать минут буду дома.

— Я провожу тебя.

Она пожала плечами.

Мы шли по центральной улице. Над домами плыла большая круглая луна. Свет ее смешивался с электрическим и, дробясь в снежинках, золотыми блестками играл перед глазами. Искристая россыпь была повсюду: на крышах домов, на деревьях, на проводах и даже на сером асфальте. Она плавала в воздухе, будто кто-то сыпал ее перед нами. Легкий морозец приятно освежал лицо.

Улица была многолюдна и оживленна. Гуляли молодые и старые, у подъездов стояли парочки. Дыхание весны донеслось уже и до Нижнереченска, правда, пока еще слабое, но с каждым днем оно крепло и набирало силу.