Иду на «ты»

– Барыга лукоморский, разбойник бывший, Соловей. У Ильи к нему счетец неоплаченный, да с поличным его не возьмешь, юрок больно, – шепнул Николаю Задов и повысил голос: – Да угомонись ты, Тимофеич, говорю же, в порядке бумаги, все чин по чину, командирован по обмену опытом.

– Знаю я его опыт, людишек безвинных изводить, – слегка остывая, стряхнул с плеч руки друзей Илья. – Он тут нам таких делов понаделает за неделю – год не расхлебаем.

– Оно и так, а выбирать не из чего, авось и впрямь чем сгодится, – рассудительно заметил Ермак. – План у Алешки, мягко говоря, невелик, и места в нем всем хватит. Али нет?

– А толку с него? – заметно успокаиваясь, внезапно ухмыльнулся Илья. – Он у меня в прошлый раз полгода зубами плевался. Чем свистеть-то будешь, урод?

Соловей широко улыбнулся, обнажив прокуренные золотые фиксы:

– Чудеса заморской стоматологии, Илюша. Сотня дублонов, и всех делов. Я тебе еще «Прощание славянки» на похоронах насвищу.

И Соловей, демонстративно сложив губы трубочкой, издал пару известных трелей.

– Тоже мне, золотые губы Лукоморья, – снова, но уже без прежнего энтузиазма, буркнул Илья.

Кузнецов поймал себя на мысли, что отношение Ильи к явлению Соловья вдруг изменилось.

– Слышь, мил человек, дела твои с Ильей того… дела приватные, и нам до них и дела-то нет, – проникновенно обратился к Соловью Ермак. – А с каких таких пор, скажи, ты о наших заботах печалишься, злыдень. Али не твои сродственники, нечисть поганая, по ту сторону кордона на нас зубы точат? Отвечай как на духу!

– Отвечаю, казачок. – Соловей недовольно пощупал еще влажную от утреннего тумана землю, скривился и без спросу расположился на вещмешке Кузнецова. – По первости, мы не нечисть, а нелюдь, а это, как говорят у господина Задова на Дерибасовской, две большие разницы. Второе. Нелюдь мы местная, тихая, и нам лишней крови по понятиям не треба. А забулдыги закордонные на нашу территорию лапу наложить хотят. Это нам надо?

– Таки на вашу территорию? – выделяя голосом «вашу», поинтересовался ехидный Задов.

– Это частности, господин-товарищ Задов, – развел руками Соловей. – Нашу-вашу, шолом-салам, шашлык-машлык. Я эту реальность, между нами, земляки, лет пятьсот знаю. Захолустье, конечно, но свой гешефт мы имели, имеем и иметь будем. Если, конечно, вы ее разгулам не уступите. Наше дело небольшое, но верное. Ну сами посудите: кабы мы тут куролесили, то вы бы сюда давно добрались. А так мы сидели рядком да гуляли тишком. И все в ажуре. Местные нас, конечно, не больно жалуют, а кому охота дань платить? Кузнецов глянул на Илью. Муромец буквально смотрел Соловью в рот. На губах богатыря мелькала какая-то нехорошая многообещающая ухмылка, которую заметил наконец и сам Соловей.

– Але, земеля, ты на слуху или в астрале? – раздраженно рявкнул разбойник. – И че ты на меня пялишься, как Каспаров на домино? Мы с тобой тыщу лет знакомы, дотошный ты мой. Прикид у меня не от Версаче, покрой местный, домотканый. Блюдем-с интересы отечественного производителя.

– Ась? – встрепенулся Илья, отрываясь от каких-то своих сладких мыслей.

– Двась… Чо скажешь, говорю, бугор? Берешь в дело?

Илья окинул Соловья смурным взором. Перед ним стоял уверенный в себе мужичок, кругленький, коротконогий, с кривыми ножками. Во рту у мужичка блестели вставные зубы, в глазах светился недюжинный ум. Одет он был и впрямь исключительно в отечественное: отутюженные порты из крепкой дерюги, алая косоворотка с перламутровыми пуговками, шитый бисером и серебром пояс. Из лайковой кожи сапоги последней лукоморской моды изящно сминались гармошками. Лысый череп барыги украшал лихо сдвинутый на затылок картуз, подбитый соболем.

Илья усмехнулся и доверительно изрек:

– А неправду ты баешь, свет-Соловушка. И начхал бы ты с высокого терема своего на доходы местные, гроша и впрямь едва стоящие, кабы не интерес личный. Колись, вражинушка, тут все свои.

Соловей досадливо мотнул головой и ответил Илье в тон:

– Ай и правду ты баешь, сокол ясный. Есть у меня тут свой интерес. Мне, земеля, за державу обидно. Да и батюшка мой из местной нелюди. Чай, не чужие меня сюда позвали, мог бы и сам додумать, стоеросовый ты мой.

– Вот и ладно, – подытожил Илья, вставая с покоса. – Зови своих отморозков. Уж верно, ты сюда не один явился.

Соловей благодушно кивнул и щелкнул пальцами. В ближайших кустах послышался шорох, и на белый свет вылезла ватага его сподвижников…

* * *

Над всей равниной, доступной с холма взору Ильи, стояло на редкость безоблачное небо. Майский полдень был уже по-летнему ясным и теплым. Налетавший с юга ветерок ерошил богатырские кудри, а сам Илья крепкой своей дланью ерошил гриву коня. Верный Сивка, вызванный изрядно надоевшим ему «Встань передо мной, как лист перед травой», угрюмо щипал эту самую траву, время от времени всхрапывая и отгоняя хвостом кусачих слепней.