Иду на Вы

Словно рой смертельно жалящих ос, со страшным свистом, понесся навстречу заметавшимся и начавшим один за другим оседать и падать на землю людям.

Пока остальные половцы перезаряжали свои луки, Узлюк успел выпустить три стрелы и каждый раз точно попадал в цель.

– Эх! – вслух сокрушался он. – Далеко стоят, чтобы я мог на одну стрелу нанизать сразу двоих!..

Через несколько мгновений все было закончено.

Хан сам съездил осмотреть место массового убийства безоружных людей и, вернувшись к костру, довольно сказал:

– Вот теперь вс-се, как после настоящего набега! Теперь мы с-спокойно мож-жем дожидатьс-ся с-самого главного! Ес-сть рыбу и ж-ждать его!

«Значит, никого в живых не осталось!..»

Славко упал лицом на землю и принялся колотить ее своими беспомощными кулаками.

Затем, нащупав рукоять сабли, хотел сам, один броситься на хана. Он был уверен, что нет на 33 свете такой силы, будь перед ним хоть сто половцев, которая смогла бы сейчас остановить его, столько в нем было гнева и ярости.

И все же такая сила нашлась.

И этой силой оказался… он сам.

Своим быстрым и тонким чутьем Славко вдруг понял, что он не имеет права так рисковать собой.

Здесь явно происходило нечто такое, что касалось не только его веси и личных обид, но и, кажется, всей Руси.

Но – что?..

«Почему, хан сказал, как после набега? Кого ждать? Зачем? Что для них самое главное? – недоумевал Славко, и все новые вопросы, словно стрелы, сыпались на него… – Осиновку не тронули. Остальные веси – тоже. Обоз проехал, даже догонять не стали! Люди сами к ним вышли, и пленные им не нужны! Ничего не понимаю! Что здесь происходит?..»

Глава четвертая 1 А произошло вот что.

Тремя днями раньше, посоветовавшись со своим ближайшим окружением, переяславльский князь Владимир Мономах решил наконец поговорить с великим князем Святополком о том, что не давало ему покоя все последние годы. Да что там последние годы – всю жизнь!

Он послал в Киев гонца, и тот, вернувшись, сказал, что Святополк в самом хорошем расположении духа, готов хоть немедля встретиться с Мономахом на берегу Долобского озера.

Зная переменчивый характер своего двоюродного брата, Мономах, не долго думая, объявил сборы и в тот же день, в крытом возке на санных полозьях, отправился в путь.

Сразу за городом он разоблачился – снял парадные княжеские одежды и остался в простом овчинном полушубке и старенькой, отороченной парчой шапке.

В санный возок сели трое. Сам Мономах. Его воевода Ратибор. И игумен с ящичком, в котором хранились принадлежности для письма и заготовки для печатей скреплять грамоты.

Его друг детства, боярин Ставр Гордятич, поехал верхом на могучем грудастом коне.

И правильно сделал. Им втроем тесновато было в небольшом возке, а сядь туда же высокий, дородный Ставр, то ему одному места мало будет, остальным хоть наружу тогда вылазь!

Пусть скачет – улыбнулся, глядя на него, Мономах. Все равно силу некуда девать – не зря уже в народе богатырем зовут!

Одно плохо, уж больно охочь до беседы этот боярин. Не то что Ратибор, который может молчать всю дорогу. Или игумен, что и сам молится и другим молиться или думать не мешает.

А Ставру все кажется, что они забыли что-то, готовясь к важному разговору. Вот и приходится перекрикиваться через маленькое оконце да утайкой, чтоб ни человек, ни ветер, ни сорока раньше времени не разнесли по миру то, из-за чего они с такой спешностью ехали к великому князю.

Мономах коротко успокоил очередное беспокойство Ставра и с легким вздохом посмотрел ему вослед.

Он сам только недавно стал предпочитать езде верхом такой вот возок. А так, считай, – год 34 за годом, десятки лет прожил в седле, дойдя до возраста, когда мужчина зовется уже не молодым человеком – а средовек. Хорошее время – и ум есть, и силы еще не остыли. Можно, конечно, и на коне. Но… в возке как-то уж поприятнее...

Знал князь – шепчутся за его спиной враги-недруги да всякие завистники: замок, мол, в Любече построил на манер немецких… зимний возок, дескать, сделал себе, совсем как они…

А почему бы и не построить? Отчего бы не завести? – удобно откинулся на спинку сиденья Мономах. Что зазорного в том, чтобы лучшему у чужеземных людей учиться? Не худое же у них нам перенимать?

Ему вдруг вспомнилось, как отец однажды показывал ему письмо своей сестры, его тетки, к Ярославу Мудрому, которую тот выдал замуж за французского короля и без подписи которой не был действителен ни один их закон. Как она плакалась в нем батюшке за то, что заслал ее в такую дыру, как Париж. Улицы здесь узкие, грязные, вонючие, помоями залитые, жаловалась она. Народ груб, неучен, не чета нашему. Даже читать-писать не умеют…

– Княже! – подскакав, вдруг позвал Ставр Гордятич.

– Ну что еще… – недовольно поморщился Мономах.