Иду на вы…

Песах, подчиняясь тому, что на сердце, в великой досаде ушел с торговой площади. Она, эта досада, потому и обрела такую силу, что он прежде никогда не подчинялся ничему исходящему от Небес, мысленно говоря, что это не для него, а для слабых и униженных в своем человеческом естестве. Сам же он сделан из другого теста. Ему не нужна ничья помощь, даже от Господа. Воистину на земле рожденное земле и принадлежит, духом ее пропитанное. И стремление к небесам есть стремление слабого и немощного, не способного осознать свое земное назначение.

Все так, так… Но тогда отчего в нем вдруг обозначилось, в существе его что-то повязанное с небесным миром, нечто, сказавшее ему, что все на земле временно, и великие деяния есть лишь малый сколок, оторвавшийся от небесной тверди. Он пока благостно сияющ, но ведь и огонь не вечен и подвержен угасанию. Отбушевав, он теряет силу, постепенно утрачивает протяженность в пространстве, и вот уж мало кем вспоминается на земле, там все скудно и свычно с умиранием изначальной человеческой сути.

— И ты умрешь. И через леты никто не вспомнит, что ты сделал для своего народа, более других способного продлевать человеческую память. Но и она бессильна обессмертить твою мысль.

Песах вздрогнул. Помнилось, с ним говорило Небо, а он не был готов к этому, и смущение в нем усилилось. Странно. Все-то ныне странно и так не похоже на то, как он судил о себе. Он хотел бы ответить Небу, но в мыслях проявилась слабость, как если бы полотно, которое ткал многие леты, прохудилось и стало обыкновенной рваниной, валяющейся в тяжелой пыли меж торговых рядов.

Он долго пребывал в растолканном и ни к чему не устремленном душевном состоянии, дивясь ему: ведь он уже давно все определил для себя. Во всяком случае, он хотел бы так считать. Другое дело, что это не удавалось. И он догадывался, почему? Если бы он знал, что каган Руси уже взял Самватас, крепость под стенами стольного града россов, то и тогда он был бы спокойней, нашел бы, как достойно ответить на наглые притязания молодого князя. Но он этого не знал. Неопределенность мучила, как мучила и странная выходка Святослава. Конечно же, выходка, недостойная великого мужа. Ну, а если нет? Если тут сокрыто такое, чего он никак не поймет? Впрочем, что может быть сокрыто за обыкновенными словами, писанными на березовой дщице: «Иду на Вы…»? Песах еще не встречался с таким странным вызовом. Всяк, коль скоро поднимался против Хазарии, обставлял это тайной, проникнуть в которую было не так-то просто. Что же, каган Руси ума лишился? Что подвинуло его к дерзости? Только ли молодость и неопытность в военных делах?

В свое время Песах не однажды говорил царю Иосифу, что надо довести войну с Русью до полного ее разгрома.

— И сделать это необходимо теперь, воспользовавшись тем, что князь Игорь убит, а выдвинутая старейшинами Ольга, жена его, еще не обрела опоры в росских княжествах.

Но царь Иосиф не внял совету военачальника, говоря, что Русь сама развалится на малые княжества, а уж потом они все отойдут к Хазарии. Куда им деваться? Иль не так произошло с племенами, что признали нашу власть над ними?