Иду на вы

- Ох, верно люди говорят – кого Бог хочет наказать, того в первую очередь обделяет разумом! – покачал головой дед Завид и значительно поднял указательный палец. - Я на самом деле к Богу так обращаюсь. И если хочешь знать, этим тоже Мономаху обязан! Однажды услышал его разговор, прислушался и понял - уж, коль он, князь, все время молится и каждую мысль Богу вверяет, то каково же тогда быть мне, простому смертному?!

            Дед Завид принялся и дальше говорить о Мономахе, о том, что всегда было туго на Руси, потому что до половцев были торки, до них печенеги, а там сказывают – какие-то скифы… Но теперь его слушали только старавшиеся не отставать от него старушки да малыши.

            Милуша всем своим существом уже была в полуверсте отсюда, куда еще предстояло дойти, и ничего не слышала, не видела вокруг.

            А женщины-подруги, когда опасность миновала, неожиданно принялись за старое.

- Ты что это меня все с тропы сталкиваешь? – вдруг подала недовольный голос худая.

            - Я тебя? - возмутилась статная. - Да это ты мне идти не даешь!

Обиженно сопя, они прошли еще немного и вдруг стали сожалеть о прощенных друг дружке долгах.

            - Ты это… - первой, как бы невзначай, начала статная. – Полмеры зерна все-таки мне верни!

            - Ладно, - с вызовом согласилась худая. - Но тогда и ты мне корзину брюквы отдай!

            - Слыхали, я ей полмеры, а она целую корзину!

            - Цыц! – прикрикнул, гася разгоравшийся, было, спор дед Завид. - Вон, кажется, наш малец возвращается.

            Вдалеке, действительно, опять показалась точка, которая, обежав почему-то одно место в поле кругом, вскоре превратилась в тяжело дышавшего мальчугана, вставшего, как вкопанный, перед людьми.

            Лицо его было бледным, как снег.

            - Ты что – поморозился? – встревожился дед Завид.

- Да нет!

- Половцы в веси?

            - Тоже нет!

            - Ну, слава Богу! – дед Завид перекрестился и, почти до земли, поклонился в ту сторону, где когда-то стояла церковь. – Тогда уже можно идти и быстрее! Славке передал, что убью?

            - Нет, не передал! – всхлипнул мальчишка.

            - Как это не передал? Он что побил тебя?

            - Не-ет…

- Тогда - почему?!

            - Потому что его самого убили-и!

            - Как это – убили? – охнул дед Завид.

            - А вот так! Весь пол, овчина в крови, а его самого – нет!

            Услышав такую страшную весть, женщины и старухи завыли в один голос.

            И еще, дед… - покосившись на Милушу, умоляюще потянул старика за рукав малец. - Отойдем в сторону, мне тебе еще пару слов по секрету молвить надо!

И подражая Онфиму, который отводил деда Завида для разговора наедине, малец стал говорить ему то, от чего теперь уже лицо самого старика стало белеть прямо на глазах.

            - Что?! – в ужасе переспросил он. – Ты в этом уверен?

            - Да-да! - часто закивал малец. - Я сам видел!

            - О, Господи! Вот правда люди говорят, пришла беда – отворяй ворота!

            Дед Завид нашел глазами женщин и поманил их к себе рукой:

            -Эй, вы! Быстро сюда!

            Женщины, подошли, ожидая, что сейчас им будет нагоняй за то, что начали ссору в такой неподходящий час. Но дед Завид шепотом сказал им такое, от чего они не то, что завыли, а, схватив себя ногтями за щеки – заголосили во все горло.

            - Цыц! – как никогда грозно, прикрикнул на них дед Завид. – Идите и делайте, как я велел, пока она сама туда не дошла!

            Женщины испуганно закивали, и, догнав продолжавшую с плачем и рыданиями идти Милушу, вдруг подхватили ее под руки и повели в сторону…

8

И только тут до Славки дошло. Только сейчас его осенило.

            Понурые, словно с кладбища, после похорон самого дорогого человека, возвращались люди в Осиновку.

            Трех человек не досчитались из двадцати. Бывало, что счет оказывался и, наоборот, – из двадцати возвращалось всего трое. Но тут все было, как-то не так… Может, потому, что и набега-то не было?..

            Старушка - ладно, она отжила свое и пошла, по заверению деда Завида, как гонимая от безбожных язычников, прямо к Богу.

            Но – Славко… И не успевший даже надышаться земным воздухом малыш, словно в насмешку названный богатырским именем – Добрыня…

Люди шли и плакали.

На Милушу страшно было смотреть. Уронив руки, она бессильно болталась в объятьях ведущих ее женщин.

Ох, и любили, оказывается, все тут Славку! И Милушу тоже любили.

            - Ну и что, что бедовый был? – только и слышалось кругом. – Что с того, что озоровал?

            - Зато добрый!

            - Мне однажды, когда умирали с голоду, зайца на порог кинул. Стукнул в дверь и бежать. Выхожу, а на пороге – его следы…

            - Сиротой рос…

            - А Милуша бедная, сама теперь, как осиротела…

- Как мужу-то своему скажет, что не уберегла сына?

            Дед Завид шел, низко опустив голову, и сокрушался:

            - Я ведь за каждую душу в ответе здесь! Господи, что я теперь скажу Тебе? Какой ответ дам на Страшном Твоем Суде?..

            Увидев возвращающихся домой жителей, Тиун встретил их громким радостным лаем.

            Дверь дома Милуши тут же распахнулась, и из нее вдруг высунулся… Славко.

            - Цыц! Окаянный… - накинулся он было на Тиуна и осекся, увидев застывших перед ним людей. – Как… вы?!

            - Ты?! – в один голос выдохнула толпа.

            - Живые!

            - Живой!!

            Дед Завид потянул с себя шапку и стал креститься прямо на небо: