Идущая

— А может… охрани меня Тиарсе… может тебе нельзя молиться?

— Почему? — удивилась Реана, приглядывая за чайником. Вот-вот закипит.

— Если ты… ты… — поэт оглянулся и трагическим шепотом завершил: — Возродившаяся! То, возможно, ты… это — нечисть?

— Хм… Знаешь, все может быть (альдзелд отшатнулся). А как определить, нечисть я или нет?

— Клянусь плащом Эиле и повязкой Слепого! Не шути с такими вещами!

— С чем хочу, с тем и шучу! — пожала плечами Реана, высыпая в кипяток сушеные травы. — Так, знаешь ли, веселее почему-то. И всё-таки, нечисть ли я?

— Да нет же, во имя пяти стихий! У тебя ведь кровь текла, красная…

— А надо — голубая?

Поэт уже успокоился, присел рядом, принюхиваясь к запаху чая, и перебирая струны.

— Ну ты и шутишь! Я ведь было испугался даже, дай мне Таго силы! Кто тебя разберет — Возродившаяся, с того света…

— Не видела я того света, — рассеянно проговорила она. — А ты меня бойся, бойся. А то вон, безобразие какое, такая вся страшная, а никто не боится.

— Вчерашние бандиты испугались, — возразил альдзелд.

— Ну… Те, небось, и сглаза боятся, и чёрной кошки, и разбитого зеркала. Таких и пугать неинтересно. А вот Шегдар не боится, и святейший Ксондак не боится, а ведь как удобно было бы!

— Тш! — зашипел Хейлле. — Зачем же их звать!

— Да я не зову… А, извини, забыла.

— Ты напрасно говоришь, что они не боятся. Не боялись бы — не стали бы назначать цену за твою голову.

— Да? Пожалуй, верно. А сколько назначили-то, кстати? А то я до сих пор и не знаю.

— Пятьдесят золотых.

— Брешешь! — удивилась Реана. В здешних ценах она успела уже сориентироваться. На пятьдесят медяков-рыжих можно было купить, скажем, курицу. На пятьдесят серебряных — небольшой табунчик лошадей. С дюжину. За её меч один настырный мужик на рынке упорно предлагал десять золотых, и денег этих вполне хватило бы на постройку скромного особнячка в пригороде. А пятьдесят….

— Правда! Во имя Килре, зачем мне врать?

— Как зачем? А во имя Килре, — ехидно ответила Реана. — Он сам брехло, и поклоннички под стать. Да ладно, верю. Удивительно, это ж какую я ценность на плечах таскаю! Нет, я всегда головой своей дорожила, но чтоб она кому-то, кроме меня, настолько дорога была…

__________________________________________

— Да пребудет благословение Вечных над Вашим Величеством, — хорошо поставленным голосом сказал его святейшество Мастер Ксондак, сдержанно кланяясь.

— Благодарю, — кивнул Шегдар. — Смею надеяться, святейший Мастер имеет, что сказать мне, — и более важное, чем благословение.

Он бы и не прочь был пообщаться человеческим языком, но присутствие у колонны аксотского библиотекаря-летописца обеспечивало численное превосходство церковников и обрекало императора на выспренные фразы в духе подгнивших манускриптов.

— Вы пренебрегаете милостью Вечных, Ваше Величество? Будет ли мне позволено напомнить, что даже ничтожное дело смертный не осилит, буде это окажется противно воле их.

Ксондак речи такого рода обожал. На то он и проповедник. Не води в углу кисточкой его спутник, Мастер ни на волос не убавил бы патетики.

— Что ты, как бы я мог и помыслить и неуважении к богам. Пусть даже на земле я — император, в чьих руках жизни всех, от нашада, до его святейшества… — Император сощурил глаза в щели-лезвия, — но — да, перед судом Вечных я буду никем. Как и ты, Мастер Ксондак. Однако вернемся на землю. Почему Вечные не благословили нашего дела и позволяют ведьме и мятежнику ускользать от святого воинства непогрешимой церкви?

— Ваше Величество изволили позабыть, что я — всего лишь смиренный человек, и мне не дано знать, почему Вечные поступают так или иначе. И в мыслях задать такой вопрос — уже дерзость непростительная!

— Изволь, я спрошу об иных причинах. Почему люди святейшего Мастера бездействуют, когда мои гвардейцы уже дважды едва не схватили Возродившуюся и Лаолийца?

— С позволения Вашего Величества, я склонен полагать причиной этого поистине сверхъестественное коварство преступных сих, заручившихся, очевидно, помощью и поддержкой нечистых сил, защитите нас Вечные от подобного несчастья.

— Позволь спросить, святейший Мастер: разве извинительно святому воинству бездействовать из опасений перед черным колдовством, борьба с коим является первейшей обязанностью церкви и твоего святейшества?

Ксондак прикрыл глаза синюшными веками. За миг до того могло показаться, что глаза святого человека сверкнули колючим огоньком. Затем его святейшество соединил руки перед грудью кончиками пальцев, кротко возвел глаза к сводчатому потолку с паутиной.

— Непогрешимой церкви служат смертные люди, Ваше Императорское Величество. А люди несовершенны: плоть наша слаба, разум темен, силы ничтожны. На всё воля Вечных.

Ксондак плавно и артистически взмахнул руками в отработанном ритуальном жесте преклонения перед Вечными. Теперь был черед императора прятать досаду, но Шегдар усмехнулся.

— Милостию Хофо, твой разум, святейший Мастер, не столь уж тёмен. И возможно ли тебе не понимать, что в этом деле, деле защиты безопасности государства, нам следует действовать совместно!