Идущие на смех

– Купить квартиру – нет денег. Государственную мы уже десять лет ждём. Добиваться ты не умеешь, поэтому каждый год я буду рожать по ребёнку: если не можем взять качеством отца – возьмём количеством детей!

Придя к себе в институт, я нерешительно приоткрыл дверь директорского кабинета. Там было многолюдно. Шеф и его референт Карлюга проводили совещание.

– Речь идёт о нашем престиже. Мы должны перегнать остальные институты по всем спортивным показателям… О! Вот и наша надежда! – Это они увидели меня.

Я застеснялся.

– Я не надежда… Я насчёт квартиры…

– Дом сдаётся через месяц, – торжественно сообщил шеф. – Вы у нас первый на очереди. Попрыгаем – и сразу новоселье. Мы распределили виды спорта – вам выпал парашют.

При слове «выпал» у меня задёргалось левое веко, как бы подмигивая шефу.

– А куда именно прыгать?

Шеф рассмеялся и подмигнул мне в ответ.

– Как это куда?.. На землю!

У меня задёргалось и правое веко.

– А когда именно прыгать? – выдавил я из себя.

– Именно завтра, – объявил Карлюга. – В День Птиц.

В поисках защиты я повернулся к шефу.

– Зачем птицам надо, чтобы я убился?

Тот подошёл и положил мне руку на плечо.

– Жилплощадь вы, как многодетный, получите, в любом случае, но… Квартиры есть с лоджиями и без… Есть с видом на парк и с видом на цементный завод… При распределении, мы будем учитывать активное участие каждого в общественной жизни института… Профессор Быков вчера уже боксировал на ринге, – он указал на сидящего на диване худосочного Быкова с опухшим носом и тремя пластырями на лице. – Доцент Крячко в субботу участвовал в классической борьбе – сейчас отдыхает в реанимации… Теперь очередь за вами.

Наступила пауза. Я разжевал таблетку валидола и спросил:

– А если я не долечу до земли?.. Или пролечу мимо?.. Моя семья всё равно получит с видом на парк?

Шеф душевно заулыбался:

– Вы же знаете наше правило: вдовам и сиротам – вне очереди!.. И не волнуйтесь так! – он ободряюще хлопнул меня по спине. – Вы будете не один, у вас опытный напарник! – он ткнул пальцем в бледного юношу в очках, забившегося в угол.

– Это аспирант, – объяснил Карлюга, – его всё равно должны уволить по сокращению штатов.

Я с детства панически боялся высоты. Голова кружилась, даже когда я взбирался на стул, чтобы забить гвоздь. При слове «самолёт» у меня начиналась морская болезнь. Поэтому вечером, дома, я решил потренироваться: несколько раз прыгал с тахты на пол.

…Назавтра, меня и аспиранта в чёрном длинном микроавтобусе, похожем на катафалк, повезли в аэропорт. Следом в своей машине ехал шеф. За ним, в трамвае – группа поддержки: человек тридцать доцентов, кандидатов, лаборантов и даже уборщица.

На аэродроме нас встретил Карлюга и привезенный им оркестр. Когда мы подъехали, грянул прощальный марш. Но поскольку оркестр был похоронный, то марш звучал уж очень прощально, даже лётчик прослезился.

Инструктор, тихий душевный человек, смотрел на нас с грустью и жалостью. Окинув взглядом мой живот, он велел выдать мне добавочный парашют. На меня навьючили ещё один рюкзак. Если аспирант был похож на одногорбого верблюда, то я напоминал двугорбого.

В воздухе инструктор ещё раз повторил все случаи, при которых парашют может не раскрыться, и троекратно расцеловал каждого из нас. Потом он поднял крышку люка, виновато посмотрел на меня и прошептал: «пора».

Я молча протянул ему конверт.

– Передайте жене. Если родится сын, пусть назовёт его моим именем.

Инструктор попытался меня успокоить:

– Это только в начале чувствуется страх, а потом уже ничего не чувствуется.

– Вперёд, камикадзе! – подбодрил лётчик.

Я закрыл глаза и прыгнул. Когда открыл глаза, я всё ещё был в самолёте, вернее, моя верхняя половина – нижняя уже болталась в воздухе: я застрял в люке. Инструктор и аспирант навалились на мою голову, пытаясь протолкнуть меня, но безрезультатно.

– Надо его намылить, – предложил аспирант.

Тихий инструктор начал нервничать:

– Освободите проход! – кричал он. – Вы же заткнули соревнование!

– Как освободить? – в ответ прокричал я.

– Выдохните воздух!