Идущие в ночь

Я действительно считал его никчёмной пустоголовой… гм! деревяшкой. Кстати, на самом деле интересно — что у него в голове? Некая чернота в дупле под глазами у Корняги наблюдалась, и мясо туда летело, как в прорву. Хорошее деревце, Смутные дни!

— Госпожа Тури передала кое-что для своего спутника! То есть, для тебя. И если бы не я…

— Понял, — оборвал я разглагольствования Корняги. — Что она передала?

Пень надулся и с невыносимо важным видом начал:

— На пути к У-Наринне мы непременно должны разбудить пять стихий: воду, огонь, землю, воздух и железо. Если мы не пройдём все пять вех, то стражи Каменного леса нас не признают и не пропустят. Я знаю от хоринга, что воздух Одинец разбудил ещё в Запретном городе. Веху воды мы тоже уже миновали. Осталось три стихии: земля, железо и огонь.

Пень умолк и вопросительно уставился на меня, словно ожидал, что я запущу в него сапогом. Но я не запустил. Я просто надел сапог. А в курткоштаны я облачился во время его трепотни.

— Это всё? — на всякий случай уточнил я.

— Почти. Ещё госпожа велела передать, что очень вас любит, и просит, чтоб со мной обращались получше, кормили вовремя…

— Пень, — сказал я с выражением. — Не свисти. Живо у меня… стихию огня разбудишь, понял?

Корняга умолк, как таракан под каблуком. Боится, деревяшка! А раз так — значит, и уважать будет.

Поверх двумеха обнаружился холодный окорок, завёрнутый в увядший лист поники — видать, от вчерашней косули. Очень, надо сказать, кстати, потому что есть мне хотелось просто зверски. Как вулху. Или даже сильнее. И я приналёг на мясо, закусывая пряными корешками (пробовал их не раз, а названия до сих пор не знаю). Пень с завистью глядел на меня, и я сжалился, поделился. Всё-таки весть передал, хоть и наврать норовил с три короба.

На этот раз я почувствовал приближение гостя, но виду не подал. Это был не хоринг. Точно. И угрозы от него не исходило. Но в рукав я всё-таки сунулся и взялся за рукоять ножа. Кстати, я ведь нож в хоринге оставил? Везёт мне. Не хотелось бы потерять гурунарских знакомцев, которые давно уже стали едва ли не частью тела. Да и Тури они нравятся, по-моему. Если дойдём до У-Наринны, точно подарю ей один. Тот, что похуже.

— Приятного аппетита.

Смутные дни ещё раз! Кого угодно я ожидал увидеть, но только не Лю-чародея.

— А! — оживился я. — Это ты. Замечательно.

«Сейчас я тебе вломлю, — злорадно подумал я. — За всё. За хорингов с их стрелами, за вильтов, за быков, за все весёлости, которые сваливались на нас с Тури последние дни.»

— Скажи-ка, ста…

— Заткнись, Моран, — неприветливо перебил Лю.

— Нет уж, родимый, — я не собирался затыкаться. — Я уже мёртв, между прочим, и не один раз, по твоей милости. Какого джерха ты посылаешь меня на смерть? Меня и Тури?

— А ты ожидал, что это будет пирушка в парке хадасского правителя? С вином и девочками?

— Я должен придти в Каменный лес. Но почему меня по дороге каждый встречный норовит спровадить во Тьму? Ладно, лютики у Слезы Великана. Но хоринги — как им противостоять?

— Не драться с ними.

— Здорово! — окрысился я. — Значит, просто подохнуть под их стрелами?

Лю терпеливо вздохнул.

— Если бы хоринг стрелял в тебя, он попал бы в тебя, а не в пень на твоём плече. Согласен? И ещё. Если ты ожидал, что я разбужу твою память задаром, то ты ошибся. Но теперь уже поздно.

— Я знаю, — вырвалось у меня. Он прав, сейчас действительно поздно. Потому что после всего случившегося я дойду, добреду, доползу до У-Наринны, чего бы это мне не стоило. Не люблю сворачивать с полпути. Тем более, если путь зовёт, зовёт и манит — кому, как не мне, анхайру-бродяге, без дома и семьи, понимать язык дорог?

Дорогам несть числа, и мы идём по ним всю жизнь. Но лишь последние дни я вдруг понял, что наконец-то ступил на ту единственную, ради которой стоит жить. Поэтому я орал на Лю больше для того, чтобы успокоить растревоженную душу и разрядиться. Кажется, Лю это понимал.

— Не отвлекаться! — сердито сказал Лю. — Перестань отвлекаться на мелочи! Осталось всего пять дней, Моран! Пять!

Тут я рассмотрел у него в ладони тусклые потрескавшиеся камни. Ещё когда я брал с двумеха мясо, оставленное Тури, мне показалось, что на самом верху, у горловины, лежит моя шкатулка с пещерными самоцветами. Я обыкновенно кладу её на самое дно. Мало ли…

Небо! Это были три самых крупных и дорогих камня! Каждый с голубиное яйцо, они стоили мне кучу денег и нервов, а уж времени, времени! И теперь они стали просто кусками тусклого потрескавшегося стекла, словно увядшие розы свадебного букета. Из них выпили жизнь, всю до последней капли, вместе с красотой и колдовским блеском.

Я едва не задохнулся.

— Что ты… Что ты сделал с моими самоцветами? — заорал я, словно подручный мясника на бойне, когда встревоженный бык наступает раздвоенным копытом на сапог. — Джерхов старикашка! Они что, твои?

Лю с недоумением поглядел на меня. Потом на мёртвые камни. Хоринги — и те их у меня не отобрали, хотя посчитали, что они с какой-то там древней короны. Вполне может быть, кстати.

— Ты знаешь, сколько они стоят?