Идущие

В Посвящённые всегда брали только женщин: считалось, что ложь у них получается лучше. Что женская лесть, мягкий инстинкт прислушиваться и запоминать, делая вид, что не слышишь, умение побороть неоспоримое капризом и улыбкой — оружие. Внешняя красота же не играла роли. А вот сила веры — да. Но и вера, и врождённое умение лгать были несущественным по сравнению с тем, что ждало Посвященных на алтарном камне. Тут уж не молитвы вступали в ход, а другое: не убьёт ли воспаление, затянется ли рана, переживёт ли тело шок. Всё-таки из него извлекали кое-что немаловажное.

Ей всегда хотелось недостижимо-возвышенного. Одна из многих детей, кто, робея от торжественности и полнозвучия песнопений, на исходе каждой недели, в дни Короткой Луны, Добрых сеяний, Жатвы и прочих праздников преклонял колени в церкви, она желала не одной лишь веры, а прикосновения. В свою одиннадцатую зиму она пошла в послушницы и оставалась там долгих пять зим, наблюдая, учась и молясь. Она была очень усердной, её заметили. И оценили по достоинству.

Отцу было всё равно, а мать возразила:

— Подумай. Ты отдаёшь им самое важное.

Она с лёгкостью забыла путь в родной дом, потому что важным для неё стало другое: уже не прикосновение к величайшему — слияние. К тому же, у родителей ещё пять дочерей. Найдут, чем утешится. Она вымылась в бане, и расплела волосы, и надела рубашку до пола из тонкого белого льна, а потом в церкви, где к вечеру в лампадах запалили комки благовоний, легла на каменный алтарь и с готовностью закрыла глаза.

Вокруг неё сгрудились люди. Послушницы пропустили к ней старую пророчицу и снова сомкнули плотный выжидающий круг. Они будут смотреть и учиться, держать костяные ножи, стирать кровь и подавлять страх и сочувствие. Скорее всего, кто-то из них самих скоро ляжет здесь же. Нужно впитывать, наблюдать, привыкать и готовиться.

Есть люди, на которых отчего-то не действует сонный дурман. Но милосердное беспамятство всё же унесло её, когда разрывающая тело боль достигла своего апогея. Выглядело ли это со стороны как смерть? Но старая пророчица продолжила, потому что дело есть дело, и урок есть урок, а молодые Посвященные смотрели, и кто-то был бледен, как полотно, а кто-то собранно и деловито стирал кровь с камня. Юные девушки, все не старше шестнадцати — и каждая знала, что внутри неё есть то же самое, что старая пророчица наконец извлекла сейчас и теперь держала в руках. Маленькое и горячее, похожее в окровавленных ладонях на гладкий красный плод — вместилище для ребёнка, который уже никогда не появится. Дар, который полагается принести, самая женская часть. Плод, ещё пульсирующий, старая пророчица опустила в резную кедровую чашу. Позже его сожгут во дворе, пересыпя сухой хвоёй с можжевельником. Костяная игла с вдетой нитью залатала место разреза, на который затем легли мазь и повязка. Четыре предыдущих извлечения уже сделали почти ожидаемым, что вскоре после них на лицо лежащей на алтаре опускалось, закрывая искажённые черты, полотно из погребальной ткани. Но старая пророчица в этот раз долго слушала слабый, всё не желающий умолкать пульс тонкой руки. Потом кивнула — может, и выживет.

Маленькие ноги не побегут по траве, разбрызгивая росу. Зато Разрубивший вновь обретёт голос. Она открывает глаза. Горячка кошмаров отпускает её лишь через месяц, и ещё месяц она остаётся в постели, слишком слабая для того, чтобы подняться без чьей-либо помощи. Пьёт горькие отвары и вытяжки из лекарственных корней. Швы наконец снимают. Послушницы меняют свои рясы с серых на чёрные, безмолвным жестом признавая её превосходство, и, заходя в маленькую светёлку, кланяются в пояс. Выжила — значит, отмечена Разрубившим. Отныне они будут служить ей до самой старости, пока не изберут новую пророчицу. После срежут волосы под корень и уйдут в леса. Она — как нынешняя, больше уже не пророчица — тоже уйдёт вместе с ними. Всё, как полагается. Кости среди бурелома покроются мхом. Старым умирать не страшно.

Следующий, через тридцать-сорок зим, ритуал извлечения, будет проводить она сама. У неё будет ещё достаточно времени, чтобы отточить движения и побороть страх и дрожь, извлекая сначала из самок мелких зверей, потом — из тел умерших крестьянок, но она всё равно знает, что немало девушек умрёт на алтарном камне, прежде чем появится новая пророчица.

Молодые послушницы, желающие стать голосом Разрубившего, будут всегда. Она привыкнет к циничной мысли о том, что о будущих человеческих ресурсах не стоит волноваться. Она уготовит эту возможную роль и Ладе, но Пётр и конфедераты внесут в решение свои поправки.

И этот железный, умершего мира бог. Возможно, его тоже строили когда-то женщины.