Идущий от солнца

– Вижу… – растерянно ответил этолог, не ожидая от Федора такого свирепого гнева.

Он держал в этот момент кружку с первачом и сразу выпил ее не то от растерянности, не то от неожиданной перемены в лице «Айвазовского».

– А Луну видишь?

– И Луну вижу. – поморщившись, ответил Майкл, с опаской поглядывая на сильно покрасневшее лицо собеседника.

– А планету Одиссея?

– Нет, не вижу.

– Подойди поближе к окну. – Федор Понтелеймонович распахнул окно и указал угловатой рукой, похожей на сучковатый кряж, в сторону Млечного пути. – Видишь?

– Не вижу без телескопа…

– Сейчас я тебе дам в лоб, и ты сразу все увидишь!

– Федор, не бей его в лоб! – остановила его Вера.

– И ты с ним заодно?! – огрызнулся «Айвазовский». – Тоже азартных игр захотела?!

– Остановись! У него лоб из металла.

– Что?!

– Что слышишь!

– Ах, ты мерзавец, еще и в броне ходишь?! – Федор Понтелеймонович уже замахнулся, но, видимо, то ли разглядев болты на голове Майкла, то ли послушавшись Веру, схватил иностранца за шиворот и вытряхнул через окно во двор.

– За что? – взмолился тот, теряя равновесие.

– За озорные игры, гарвардский баламут. Если б я сейчас угробил тебя, гнида, то звезды только бы обрадовались и обогрели меня. Всю суть человека! Все сознание его! Весь разум, данный космосом, вы превратили в игру. Осталось только библейские мудрости превратить в озорные игры и виртуальную пошлость.

– Федор, успокойся! – остановила его Вера.

– Меня не надо успокаивать, потому что со мной звезды, разум Вселенной. Только они меня успокоят.

– Беспредел. Россия – большой беспредел, – вдруг жалобно сказал, почти заскулил иностранец. Видимо, пролетев три метра, он сильно ударился о деревянную мостовую, а потом, почему-то вскрикнув, внезапно притих.

– Отыщи на небе планету Одиссея и спроси у нее, где беспредел, откуда возник он?! – возмущался ему вслед Федор Понтелеймонович. – Узнаешь, опять в дом иди. я тебе еще самогонки налью. – Он закрыл окно, в котором еле заметно брезжила луна и, положив арбалет и карабин в угол горницы, перекрестился. – Боже мой, еще гарвардского профессора нам не хватало. Что с ним делать теперь?

– Зря ты его обидел. Он хотел рассказать о своем бизнесплане. Может, план и в самом деле беспроигрышный. Федор Понтелеймонович, по-моему, надо извиниться перед Майклом, позвать его опять к столу. выслушать.

– Иди, зови… Я, видать, погорячился, но я слышать не могу этого болтуна. По-моему, у него не только голова из железа, но и сердце.

Вера набросила на плечи телогрейку Ивана, спустилась с крыльца и вгляделась в густые сумерки.

Иностранец лежал прямо под высоким окном, глядя на ущербную луну испуганными глазами. Вера подошла ближе и ахнула. Из груди Майкла торчал самурайский штык, который она сразу узнала. Руки профессора, запрокинутые назад, судорожно тряслись и просили о помощи.

– Боже мой! – вскрикнула она. – Федор Понтелеймонович! Федор Понтелеймонович, хватай карабин! Спецназовец появился!

– Что случилось? – «Айвазовский» распахнул окно и, увидев подкошенного ножом иностранца, выскочил во двор. – Кто это сделал?!

– Пацан, которого мы спасти хотели. – с дрожью в голосе сказала Вера. – Этот нож я на его автомате видела.

– Значит, он где-то рядом. Еще одна заморочка. Ну что, будем профессора отхаживать или сразу к Ивану пойдем?

«Айвазовский» взял за руку иностранца, хотел проверить пульс, но тот сначала вскрикнул от боли, потом залился слезами как младенец.

– Вера, он живой. Перекись водорода неси, бинт стерильный. все на комоде лежит, – сразу и как-то совсем неожиданно разжалобился «Айвазовский». – Может, спасем беднягу?

– Моя надо спасать. – стонал профессор. – Моя лучший опричник Ивана «Грозного», друг великого солнца.

– Ты смотри, каков американец, даже с ножом в груди словоблудит! – удивился «Айвазовский». Он хотел вытащить самурайский штык, но тот вдруг сам выпал из напряженного тела Майкла, и Вера мигом бросилась за перевязочным бинтом и перекисью.

– Если ты, мистер «Твистер», останешься в живых, – строго сказал Федор Понтелеймонович, – значит, ты в рубашке родился. Значит, твой бизнес-план – е совсем замороченная глупость… А пока не шевелись. Пусть дурная кровь выйдет… В России она тебе не нужна.

Профессор растерянно смотрел на «Айвазовского» и удивлялся его спокойствию.

– Терпи, парень, терпи, – с досадой бурчал Федор Понтелеймонович, все время оглядываясь по сторонам. – Если очень больно, упрись в мостовую и терпи. Сейчас кровь остановим, а потом, что Бог даст. Одного понять не могу, – расстегнув рубашку профессора, пожал он плечами, – подранил тебя спецназовец, который должен, наоборот, спасать и защищать тебя. Или это тоже игры. или азартные законы рынка?!

– Это законы не рынка, – с какой-то наболевшей обидой, даже растерянностью сказала Вера, вглядываясь в темные стволы деревьев. – Это законы людей, потерявших смысл жизни. Смысл взаимных человеческих отношений, имеющих сострадание, жалость, совесть, разум. Эти люди – продукт заблудившейся цивилизации. По-моему, профессор начал разбираться в этом, и планета Одиссея стала для него ни с чем несравнимой отдушиной.