Идущий сквозь миры

Позади остались недели изнурительного обучения, когда я спал по три-четыре часа в сутки. И первые дни плавания, когда все предыдущее показалось мне развлечением, и первый шторм, когда я каждую минуту ожидал, что меня смоет за борт, куда уже отправилось все съеденное мной.

Поэтому неудивительно, что приход в этот порт и первый мой выход на берег в ином мире были восприняты как дар небес.

В кабаке под заунывный визг какого-то музыкального инструмента мы выпили по объемистой кружке вина. Потом еще и еще.

Помню, когда мы вышли из кабака и направились в соседний, я оглядел узкую кривую улицу, низенькие покосившиеся домишки, из окон которых падал мутный рыжий свет и слышались женские вопли и песни на непонятных языках, и внезапно почувствовал себя таким одиноким и несчастным! Вокруг лежал чужой и чуждый мне мир… И мир, где я теперь живу, тоже чужой мне… И все миры, куда я когда-нибудь попаду, тоже будут чужими мне, а своего родного мне уже никогда не увидеть. Я разрыдался, чем вызвал беззлобный смех товарищей.

– П-по-моему, дружище, т-ты здор-рово перебрал! – слегка заплетающимся языком сообщил мне боцман. – По этому случаю нам надо выпить! Пойдем, я знаю тут з-замечательное местечко!

Я был очень пьян, не понимал ничего, и единственной внятной мыслью было, что нужно выпить еще и еще, чтобы все забыть.

Два или три раза я выныривал из хмельного омута… Помню только, что с кем-то обнимался, рассказывал кому-то совершенно бредовые истории, вместе со всеми бил в ладоши, глядя, как танцует на столе чересчур легко одетая красавица лет пятнадцати, сшибая стройными ножками кувшины и стаканы. Наконец я окончательно провалился в сладкий и приятный туман.

С трудом разлепив тяжелые веки, ощущая во рту вкус какой-то дряни, я выплыл из мутного забытья и обнаружил, что нахожусь в маленькой каморке с овальным окном, а рядом, непринужденно раскинувшись, еле прикрытая условно чистым покрывалом, расположилась упитанная грудастая девица. Ей, должно быть, было далеко за двадцать – возраст довольно почтенный для ее профессии.

Мне стало необыкновенно противно. Еще не выветрившаяся со времен прежней жизни брезгливость дала о себе знать.

Какое-то время я лениво переваривал тот факт, что я воспользовался услугами проститутки, чего со мной прежде не случалось. Факт грехопадения почему-то привел меня в уныние. «Ладно уж, теперь все равно», – невпопад подумал я сквозь винные пары.

В этот момент девица открыла глаза.

Превратно истолковав выражение моего лица, она довольно бодрым голосом сообщила, что если я остался ею недоволен, то она может хоть сейчас позвать мальчика для удовольствий. Мне потребовалось где-то с полминуты, чтобы осмыслить услышанное, после чего я выскреб из памяти пару самых ядреных русских выражений и с их помощью выразил все, что в данный момент думаю обо всех мальчиках для удовольствий во всех мирах, сколько их там существует.

Она, ничуть не смутившись, заявила, что я зря так говорю, поскольку мальчик для удовольствий, которого она мне предлагает, очень нежен, умел и здоров, в чем она готова поклясться.

– Уж мне ли этого не знать: ведь он – мой младший брат, – закончила она.

Кое-как одевшись, я не глядя сунул девице монету, которую нашарил в кармане куртки, и спустился вниз.

Посетителей почти не было. Хозяин, безразличный ко всему, дремал, опустив голову на стойку. За наименее грязным столом сидел Горн, в тот момент допивавший не то первый кувшин этого дня, не то последний со вчерашней ночи.

Он поднял глаза вверх, но, как оказалось, глядел он вовсе не на меня, а на галерею, куда как раз вышла, завернувшись в покрывало, моя утешительница.

– Что?! Акула, это как же понимать? Мы о чем договаривались?! С парнем должна была заняться твоя сестра! А ну отдавай бабки!

– Хорн, клянусь тебе, – взвилась девица, – в последнюю минуту Ину увели стражники – у начальства торжество какое-то!

Чтобы не продолжать неприятного объяснения, она, как была, почти голая, убежала куда-то в полумрак перехода.

Нетвердыми шагами я спустился вниз.

– Ты ей дал что-нибудь? – осведомился Горн.

Я кивнул. Единственным моим желанием было выпить, что избавило бы меня от нарастающей головной боли и тумана в глазах.

– Зря. Я за тебя уже заплатил. Правда, не ей, а ее сестре. Выпить хочешь? – Он махнул рукой. – У меня есть еще три серебряных. Вот, хочу их пропить, ты как – не присоединишься?

Я уже знал, что наш боцман попал к торговцам, в пьяном виде подписав контракт, и с тех пор решил, что может смело напиваться, – мол, ничего хуже с ним случиться уже не может.

На корабль мы вернулись два дня спустя, к самому отплытию.

У меня не оставалось ни гроша (даже куртка была пропита), кулаки были разбиты в кровь во время драки (уже не вспомню с кем), а под глазами красовались два отменных фонаря, поставленных вышибалой одного из трактиров после того, как я осведомился у хозяина, мочой какой больной свиньи он разбавляет свое пиво…

«Ирония судьбы, – подумал я, глядя на город, – из членов моего тогдашнего экипажа, кутившего здесь в те дни, спустя всего шесть лет в живых остался я один».