Запахло снегом. Шуба плохо спасала, еще не до конца была она готова к зиме, и на рассвете, когда воздух становился особенно колючим, Шайтан дрожал и клацал зубами, возился на сене, стараясь поглубже в него забиться. Когда лежать было уже невозможно, он вылезал из будки и стоял, неотрывно глядя в ту сторону, откуда выползал на небо ослепительный шар, ловил шкурой лучи… Но шар становился все менее ослепительным и горячим, и легче было, когда шел дождь – холод не так донимал, постукивание капель усыпляло.
Однажды неожиданно и как-то запросто появилась хозяйка. Вошла, даже не взглянув на Шайтана, нагнулась, стала копаться в ящиках под навесом. Некоторое время он просто смотрел на нее, проверяя, на самом ли деле это она, а потом, убедившись – хозяйка, завилял хвостом, тихонечко заскулил. И, не дождавшись ответа, громко, во всю глотку гавкнул… Хозяйка обернулась, бросила раздраженно:
– Да замолчи ты! – Снова занялась ящиком, пробормотала себе под нос: – Задергали всю… то то, то это…
Что-то чужое, зловещее, ночное было в ней, в ее маленькой сгорбленной фигуре, в тихом неразборчивом бормотании, и из ящика слышался неживой, пугающий звяк опасных для Шайтана вещей. Ему стало страшно, но страшно по-особому, будто видел он сейчас не живого человека, а того, что не дышит, но почему-то шевелится, говорит; так же случалось и раньше – ему вдруг казалось, что за воротами идет не просто человек, а вот такой, не дышащий, которого пугать и даже кусать бесполезно – он не чувствует боли, ничего не боится, и Шайтану оставалось лишь молча надеяться, что он не полезет в ограду, сам его не закусает… И сейчас, здесь, он вдруг решил, догадался, что именно из-за нее, из-за вот этой, что так долго называлась хозяйкой, а оказалась такой, все и случилось: исчез единственный, кто любил его и кого он любил; по ограде бродили чужие, а он сидел взаперти, бессильный и бесполезный; из-за нее его привезли сюда, поселили среди рухляди и никому не нужного хлама, из-за нее так быстро он стал немощным старым псом. И вместо того чтоб пожалеть, сказать что-то важное, потрепать между ушами, все объяснить, она не хочет его замечать, на его приветствие отвечает окриком и бормотанием.
То ли от страха, то ли от злобы (он пока сам не мог определить) зашевелилась шерсть на хребтине… Он смотрел на голову в темном платке, на спину с двигающимися лопатками, на руки, что копались в ящике, рождали тусклое, тупое звяканье.
И постепенно злоба становилась сильнее, она росла, заливала его, топя страх, и мышцы становились тугими, крепкими, лапы напряглись, на языке появилась сладковатая, как перед едой, слюна.
И Шайтан тихо, осторожно пошел к ней. Так когда-то он шел к огромному злому телку, который чесался о штакетник их палисадника. Шайтан уже не раз убеждался, просто лаем его не прогонишь, и решил укусить. Неожиданно и сильно, чтобы надолго запомнил.
…Цепь не доставала до той, что называлась хозяйкой, несколько собачьих шагов. Шайтан остановился и ждал. Того запрета, что недавно не позволил укусить похожего, сейчас он не помнил – в нем была только злоба, спокойная, отстоявшаяся за последние месяцы…
Его враг, видимо, нашла то, что искала. Медленно, как через силу, выпрямилась, вздохнула и наконец отступила назад. Шайтан мгновенно растянул тело, изогнулся, рванулся; он сумел дотянуться до ноги, обхватил ее челюстями и резко сжал. Клыки легко прокололи ткань колготок и кожу, врезались глубже… Враг ухнула, дернулась, потащила его за собой. Ошейник превратился в удавку, челюсти свело, зубы застряли в ноге.
– А-а-а! – в полный голос уже кричала та, что называлась хозяйкой, нога тряслась, а Шайтан висел на ней уже не по своей воле – он не в силах был отцепиться, он трясся вместе с ногой, закатив от удушья глаза, и хрипел.
Потом сквозь кровяной шум в ушах услышал голос похожего; враг попятилась – Шайтан сумел освободить клыки, глотнул воздуха и еще через мгновение получил сильный удар по ребрам. Отлетел куда-то в сторону, снова задохнулся; он ничего не видел – в глазах была искрящаяся слезами темень.
– Ты что же!.. Ты что делаешь, гад?! – совсем рядом хрипло кричал похожий.
И его снова ударили, на этот раз в голову. Он снова отлетел, инстинктивно, против воли скуля, но тут же замолчал, попытался прийти в себя, увидеть врагов, занять оборону… Что-то подсказывало ему: нужно забиться в будку, спрятаться, переждать. И, может быть, все обойдется. Но что обойдется? Зачем? И как ему жить дальше так? Здесь? И он стоял, принимая удары ногами, палкой, и скалился, выбирая момент, чтобы броситься на похожего.
– Ну… ну щас ты получишь! – пообещал похожий, отбежал на безопасное расстояние и повел плачущую в сторону дома.