Йеллоуфейс

Сердце колотится бешено, дыхание мелкое и прерывистое. В голове гудит так, что я едва слышу собственные мысли, ощущая покалывание в основании черепа. Меня словно погружает в собственное тело какая-то вязкая волна, а затем, наоборот, поднимает. Чувствуется приближение приступа паники — нет, не приближение, а скорее пик; я его сдерживала, превозмогая на протяжении последнего часа, и только сейчас нахожусь в обстановке достаточно уединенной, чтобы ощутить все обилие симптомов. Грудь стискивает. Зрение меркнет, сужаясь в булавочный укол.

Я пытаюсь пройтись по контрольному списку, которому меня обучила доктор Гэйли. Что я вижу? Бежевое покрывало, чуть запачканное с одной стороны моим тональным кремом и крапинками туши. Чем пахнет? Корейской едой, заказанной сегодня на обед, — она все еще стоит на столе: из-за нервозности перед мероприятием я даже ничего не смогла съесть; ароматом моющего средства от простыней у меня под носом. Что я слышу? Уличное движение, стук собственного сердца в барабанных перепонках. Какой ощущаю вкус? Подвыдохшееся шампанское (я только сейчас заметила оставшуюся с утра початую бутылку и прихлебнула).

Все это слегка успокаивает, но разум все еще лихорадит, а желудок крутит тошнотой. Неплохо бы доковылять до ванной, принять по крайней мере душ и стереть весь этот макияж, но голова кружится так, что трудно встать.

Вместо этого я тянусь за телефоном.

В Twitter я нахожу имя Афины, затем свое, а затем оба в сочетании. Только имена, только фамилии, с хэштегом, без хэштега. Ищу упоминания о Politics and Prose. Затем аккаунты в Twitter каждого сотрудника книжного магазина, чьи имена мне знакомы.

Там ничего нет. Получается, я единственная, кто углядела на вечере Афину. Все, что обсуждается в Twitter, — это насколько блестящим было мероприятие, как страстно и четко звучала я и как всем не терпится прочесть «Последний фронт». Поиск по запросу «Джун + Афина» выдает лишь один свежий твит, написанный каким-то, по всей видимости, случайным участником мероприятия:

«Сегодняшнее авторское чтение „Последнего фронта“ было просто великолепным, и понятно, почему Джунипер Сонг считает эту книгу данью памяти своей подруге. Поистине, когда она рассказывала о своем творческом процессе, мне показалось, что прямо там, в зале, вместе с нами присутствует призрак Афины Лю».

7

К следующей среде книга занимает третье место в списке бестселлеров New York Times. Даниэла присылает новостной имэйл с припиской: «Поздравляю, Джун! Здесь никто не удивлен, но я знаю, как ты переживала, так что вот тебе официальное доказательство. Ты это сделала!:)»

Через несколько минут врывается сообщение от Бретта: «ВАУУУ!!»

Эмили устраивает настоящий фурор в Twitter, чем вызывает шквал радостных твитов, постов в Instagram и DMS. Eden на своем официальном сайте выставляет в честь меня GIF-файлик, на котором две дамочки скачут вокруг бутылки шампанского. «ДЖУНИПЕР СОНГ, АВТОР БЕСТСЕЛЛЕРА NEW YORK TIMES!»

«О боже. О бо-же!»

Именно к этому я стремилась и всегда ждала. По цифрам предзаказов мы знали, что в список я, скорее всего, попаду, но, видя теперь доказательства, пропечатанные черным по белому, я впадаю в пароксизм восторга. Вот оно, живое воплощение успеха. Я автор бестселлеров. У меня все получилось.

Целых полчаса я сижу за столом, тупо уставясь в телефон, куда сыплются все новые поздравительные сообщения. Ужас как хочется кому-нибудь позвонить и прокричать всю мою радость на ухо, но я не знаю кому. Матери все поровну, или она просто притворится, что ей не все равно, и станет спрашивать всякую чушь типа «а как работает список?», что только раздражает. Рори, та будет за меня рада, но все равно не поймет, в чем мое достижение. Четвертый в журнале звонков — мой бывший, звонивший насчет «перепихнуться», когда был проездом в Вашингтоне (ему я, конечно, ничего говорить не стану). Из друзей-писателей у меня нет таких, чтобы новость для них не прозвучала пошлым бахвальством, а чтобы рассказать друзьям, которые не писатели, — так они ничего не поймут, а здесь нужен такой, чтобы был в курсе; тот, кто действительно способен понять, что дело проделано охрененное.

В какую-то минуту я осознаю, что первый человек, которому бы я позвонила, единственный, кто принял бы эту новость такой, какая она есть, без мелкой зависти или тошного подхалимажа, — это Афина.

«Поздравляю», — шепчу я ее призраку, потому что в силах позволить себе такую щедрость. Потому что к настоящему времени ее тревожащий образ на моем вечере отошел на задний план, вытесненный моими сиюминутными порочными удовольствиями. То видение теперь легко списать на нервные галлюцинации, а еще проще забыть, что оно вообще было.