После часа писанины я откидываюсь на спинку стула, полистать написанное в поисках, нельзя ли чего-нибудь дополнить. Однако теперь мои идеи не кажутся такими уж свежими или искрометными. По сути, это слегка измененные версии писаний моих учеников. Девочка, которая никак не может удостоиться похвалы своей матери, независимо от того, как хорошо она учится в школе. Мальчик, ненавидящий своего отчужденного, неразговорчивого отца, пока не узнает, какая военная травма повлияла на отцово прошлое. Брат с сестрой, которые впервые приезжают на Тайвань и воссоединяются со своей исторической родиной, хотя не могут связать двух слов на местном наречии и им не нравится еда.
Я с отвращением захлопываю блокнот. Это все, на что меня теперь хватает? Подворовывать у, язви их, детишек?
«
На обратном пути в общежитие я мельком вижу своих учеников через окно «Мимиз» — одной из многочисленных кафешек рядом с кампусом, где можно угоститься пузырчатым чаем. Двенадцать моих чад сгрудились вокруг стола, рассчитанного на шестерых; стульев так много, что каждому за столом достается лишь мелкий пятачок. Детям, судя по всему, абсолютно уютно друг с другом; все сидят над своими ноутбуками. Они дружно пишут — возможно, работают над моим домашним заданием. Я наблюдаю, как они показывают друг другу фрагменты работы, пересмеиваются над забавными фразами и оживленно кивают, когда кто-то по очереди читает вслух.
Божечки, как же мне этого не хватает.
Так много времени прошло с тех пор, как я воспринимала писательство как занятие для души. Все публикуемые авторы, которых я знаю, крайне скрытны в отношении своих графиков написания, одержимы своими достижениями и показателями продаж. Они терпеть не могут разглашать информацию о своих карьерных шагах, просто из опасения, чтобы никто не подсидел. А еще больше они скупятся на подробности о своих незавершенных работах, боясь, что кто-нибудь подхватит их идеи и опубликует раньше, чем они сами. Как это отличается от моих студенческих лет, когда мы с Афиной вечерами собирались за библиотечным столом с нашими одноклассниками, обсуждая метафоры, развитие персонажей и повороты сюжета — до тех пор, пока уже нельзя было различить, где заканчиваются твои истории и начинаются их.
Такова, видно, цена профессионального успеха: изоляция от завистливых однокашников. Возможно, как только писательство становится вопросом индивидуального продвижения, им уже невозможно делиться с кем-либо еще.
У окна «Мимиз» я задерживаюсь, вероятно, дольше, чем следовало, с задумчивой тоской наблюдая, как балагурят мои ученики. Одна из них — Скайлар — поднимает взгляд и едва не замечает меня, но я опускаю голову и быстро ухожу в сторону общежития.
Утром я прихожу на занятие с опозданием в несколько минут. Очередь в кампусовский
— Гляньте, — завороженно говорит Скайлар. — Тут даже есть сравнение первых абзацев обеих историй, предложение за предложением.
Вперед подается Кристина:
— Да нууу.
— Тут еще и сравнение по НЛП — вот.
Я знаю без вопросов: они набрели на блог с поклепом Адель Спаркс-Сато.
— Здесь говорится, что и весь «Последний фронт» тоже был украден, — говорит Джонсон. — Смотрите, абзац сразу после. С цитатой бывшей работницы
— Ты думаешь, она забрала его прямо из ее квартиры? Например, в ту ночь, когда Афина Лю умерла?
— Уау! — произносит Скайлар, восхищенная и напуганная одновременно. — Это уже не ржака, это дьявольщина.
— Ты думаешь, она убила ее?
— О боже мой, только не…
Я прочищаю горло.
— Доброе утро!
Вскидываются головы. Школяры похожи на всполошенных кроликов. Скайлар резко захлопывает свой ноутбук. Я со «старбаксом» в руке бодро прохожу в переднюю часть класса, изо всех сил унимая дрожь.
— Ну, как у всех дела? — спрашиваю я. Непонятно, к чему эта дурацкая формальность. Они знают, что я их слышала. Лица у всех однородно красные; встречаться со мной взглядом не решается никто. Скайлар сидит, притиснув руку ко рту, и обменивается испуганным взглядом с девушкой по имени Селеста.
— Неужели плохо? Не поверю. — Я киваю Джонсону. — Джонсон, как вечер прошел у тебя? Как дела с домашним заданием?