Йенни

Хегген ел за четверых и, пока ел, все время болтал. Он рассказывал о своей жизни в Берлине, о том, как он проводит там время, как работает и веселится и с кем видится. Он так весело и непринужденно болтал и так заразительно смеялся, что у Йенни понемногу совсем прошло мучительное чувство неловкости, которое охватило ее в первые минуты свидания со старым другом. А Хегген не переставал говорить о том и о другом… Но раза два, когда она не могла этого заметить, он с тревогой, пристально, посмотрел на ее лицо. Господи, до чего она исхудала, и как у нее провалились глаза! Вокруг рта появились морщины, жилы на шее резко вырисовывались, и поперек шеи легли две складки.

Между тем дождь прошел, и Йенни сдалась на его просьбу и согласилась прогуляться с ним.

Они пошли по пустынной дороге, обсаженной тополями, которые производили жалкое впечатление своими оголенными ветвями.

– Обопрись же на меня, – сказал Гуннар как бы случайно среди разговора. И Йенни взяла его руку.

– Знаешь, Йенни, я нахожу, что здесь смертельно тоскливо. Не уехать ли тебе лучше в Берлин?

Йенни отрицательно покачала головой.

– Ведь там у тебя музеи и многое другое. Там у тебя будет и компания… Ну, хоть съезди туда ненадолго, чтобы немного освежиться! Здесь можно помереть от скуки…

– Ах, нет, Гуннар… ты сам понимаешь, что теперь это неудобно…

– Не знаю… в этом ульстере[3] ты хоть куда, – заметил он осторожно.

Йенни молча склонила голову.

– Я идиот! – воскликнул он горячо. – Прости! Скажи мне правду, Йенни, если мое присутствие мучительно для тебя…

– Нет, нет, – ответила она, поднимая голову и глядя ему в глаза. – Я рада, что ты приехал!

– Ведь я понимаю, как тебе тяжело. – Голос Гуннара стал вдруг совсем другим. – Да, Йенни, поверь, я понимаю это. Ноя говорю тебе серьезно… тебе нельзя… все это время оставаться здесь одной. Это повредит тебе. Тебе необходимо, во всяком случае, переехать куда-нибудь, где местность немного повеселее. – И, говоря это, он посмотрел на два ряда голых тополей, тонувших в тумане.

– Фрау Шлезингер очень мила со мной, – проговорила Йенни уклончиво.

– Да, это так, – ответил он с улыбкой. – Кстати, она, кажется, приняла меня за виновника!

– Конечно, – сказала Йенни и тоже засмеялась.

– Ну и пусть! – Некоторое время они шли молча. – Послушай, – заговорил Гуннар осторожно, – думала ли ты о том… как ты устроишься… в будущем?

– Я ничего еще окончательно не решила… Ты, вероятно, говоришь про ребенка? Может быть, на первое время я оставлю его у фрау Шлезингер. Она хорошо присматривала бы за ним… Или же я могла бы просто назваться фрау Винге и оставить ребенка при себе, не обращая внимания на то, что будут говорить люди…

– Значит, ты твердо решила… как ты это писала… совершенно порвать с… отцом ребенка?

– Да, – ответила она коротко и твердо. – Но это не тот, который… с которым я была обручена, – прибавила она после некоторого молчания.

– Ну, слава Богу! – у Гуннара вырвалось это так искренне, что она невольно улыбнулась. – Да, Йенни, уверяю тебя, что он не представлял собою ничего интересного… для тебя, во всяком случае. Кстати, он удостоился степени доктора, я это прочел недавно… Н-да, значит, могло бы быть хуже… вот этого-то я и боялся…

– Это его отец, – вырвалось у Йенни как-то неожиданно для нее самой.

Хегген остановился как вкопанный.

Йенни разразилась неудержимыми, сердце раздирающими рыданиями. Он обнял ее и нежно приложил свою руку к ее щеке, а она продолжала рыдать, прильнув к его плечу.

И, стоя так, она рассказала ему все. Раз она подняла голову и посмотрела на него – он был бледен, и на лице у него было страдальческое выражение, – она разразилась новым потоком слез.

Когда она успокоилась немного, он поднял ее лицо и тихо сказал:

– О, Боже, Йенни… что ты пережила! Я ничего не понимаю…

Молча пошли они назад к деревне.

– Немедленно же уезжай в Берлин, – сказал он вдруг решительно. – Для меня невыносимо будет думать, что ты… Нельзя допустить, чтобы ты оставалась тут одна со своими мыслями…

– Я почти совсем перестала думать, – прошептала она уныло.

– Это какое-то безумие! – воскликнул он с жаром и остановился. – Эта участь выпадает на долю лучших из вас! А мы не подозреваем, что у вас делается на душе! Это прямо какое-то безумие!

Хегген прожил в Варнемюнде три дня. Йенни и сама не отдавала себе отчета в том, почему на душе у нее стало несравненно легче после его посещения. Она стала гораздо спокойнее и проще смотрела на свою судьбу.

Хегген обещал прислать ей книг и исполнил свое обещание: незадолго до Рождества Йенни получила целый ящик книг, цветы и конфеты. Каждую неделю она получала от него письма, в которых он писал ей о том и о сем и присылал вырезки из норвежских газет. Ко дню ее рождения в январе он приехал сам и пробыл два дня, оставив ей перед отъездом две новые норвежские книжки, вышедшие к Рождеству.