Йенни

– Обо всем, – произнесла она сквозь рыдания.

– Сядь… вот так. – Он усадил ее на диван, а сам опустился перед ней на колени и на мгновение прильнул своей головой к ее ноге.

– Из-за меня тебе нечего проливать слезы, слышишь? Неужели ты думаешь, что я хоть на мгновение сожалею о том, что встретил тебя? Дорогая, родная моя, если когда-нибудь ты кого-нибудь полюбишь и потом будешь желать, чтобы этого никогда не было, то это значит, что ты, в сущности, и не любила вовсе этого человека. Поверь мне, что это так. Да, Йенни, ни за что на свете не хотел бы я, чтобы в моем сердце никогда не было того чувства, которое я питаю к тебе… Оно для меня дороже жизни!.. И о себе тебе тоже незачем плакать. Я знаю, что ты будешь еще счастлива. Когда-нибудь настанет день, когда человек, которого ты полюбишь истинной любовью, будет вот так лежать у твоих ног… И тогда ты почувствуешь, что в этом весь смысл жизни. И тогда ты поймешь, что сидеть с ним вдвоем, хотя бы в бедной хижине и в короткие часы досуга после долгого дня, полного тяжелого и скучного труда, – это великое счастье. Что это счастье неизмеримо выше счастья быть величайшей художницей. Ведь так ты и сама думаешь, не правда ли?

– Да, – прошептала сквозь слезы Йенни. Грам поцеловал ее руки и продолжал:

– Ведь ты соединяешь в себе все прекрасное. Когда-нибудь другой человек, моложе меня, лучше и сильнее, скажет тебе то же самое… и ты с радостью будешь слушать его. Но, может быть, тебе и теперь доставляет хотя бы маленькое удовольствие, что я говорю это тебе… может быть, тебе приятно слышать, что ты самая очаровательная девушка в мире… Взгляни же на меня, Йенни!..

Она подняла голову, посмотрела на него и сделала жалкую попытку улыбнуться. Потом она снова опустила глаза и провела рукой по его волосам.

– О, Герт!.. О, Герт!.. – воскликнула она в отчаянии, – я не виновата в этом! Я не хотела причинить тебе страдания. Я ничего тут не могла поделать!

– Тебе не в чем упрекать себя… бедняжка. Ведь я не мог бы не полюбить тебя… Не огорчайся даже в том случае, если ты думаешь, что заставляешь страдать меня. Есть страдания, которые доставляют счастье, да, величайшее счастье.

Она продолжала тихо плакать.

После минутного молчания он проговорил шепотом:

– Позволь мне приходить к тебе… изредка… Когда у тебя будет особенно тяжело на душе… не можешь ли ты послать мне весточку?… Мне так хотелось бы попытаться хоть немного утешить мою маленькую, бедную девочку Йенни!..

– Я боюсь, Герт.

– Дорогой друг мой, ведь я уже старый человек… Я мог бы быть твоим отцом.

– Из-за тебя самого… С моей стороны было бы жестоко по отношению к тебе…

– Ах, Йенни, неужели ты допускаешь, что я меньше думаю о тебе, когда не вижу тебя? Ведь мне хочется только видеть тебя, говорить с тобой, попытаться хоть чем-нибудь быть для тебя… Так можно?… О, позволь!

– Не знаю, не знаю, Герт… О, дорогой мой, уйди теперь… я не могу больше… мне так больно… пожалуйста, уйди…

Он тихо встал.

– Я ухожу. Прощай, Йенни… Но, дитя мое, ты вне себя от волнения…

– Это пройдет, – прошептала она.

– Так я ухожу… Но я зайду еще раз повидать тебя перед твоим отъездом. Можно? Когда ты успокоишься, и это не встревожит тебя… Уверяю тебя, Йенни, тебе нечего бояться…

Она молчала в нерешительности. Потом она вдруг привлекла его на мгновение к себе и слегка коснулась губами его щеки.

– Теперь уходи, Герт, – промолвила она быстро.

– Спасибо, Йенни.

После ухода Грама Йенни долго ходила взад и вперед по комнате. Она не отдавала себе отчета в своих чувствах, не понимала, почему она дрожит. В глубине души она чувствовала – нет, не радость, но отраду, когда вспоминала, что он говорил, стоя перед ней на коленях.

Ах, Герт, Герт! Она всегда смотрела на него как на человека слабого, а между тем теперь она увидела, что в нем таится много душевной силы и твердости. Он предлагал ей свою помощь и нравственную поддержку… А она почти прогнала его… Почему? Потому что она сама так ужасно бедна духом, потому что она поведала ему свое горе, думая, что он так же беден, как и она… тогда как он показал ей, что он богат, и с радостью предложил ей помощь и поддержку. Она же почувствовала себя униженной и попросила его уйти… Да, так это и было.

Принимать поддержку и любовь и не давать за это ничего – это всегда казалось ей неблагодарным. И никогда не думала она, что сама будет когда-нибудь нуждаться в поддержке…

Вся жизнь Грама была сплошной неудачей. Он должен был отречься от своего истинного призвания. Он задушил в себе свою великую любовь, и все-таки он не пришел в отчаяние. Вот в чем заключалось счастье быть верующим, – и не все ли равно, во что верить, лишь бы верить во что-нибудь, кроме самой себя. Нельзя же жить, когда веришь только самой себе… любишь только себя.