Иерархия

Эти запрещенные и отобранные имаго сохраняются в форме мнестических следов. Время от времени они достигают уровня сознания. Согласно Фрейду, мысли, имаго, воспоминания, связанные с влечением, запрещаются, деформируются, душатся волей индивида, его стремлением держать их в области бессознательного. Однако, несмотря на это вытеснение, они имеют тенденцию возвращаться, выбирая окольные дороги снов, невротических симптомов и недомоганий, названных психосоматическими. Возвратившись без ведома сознания, бессознательное содержание оказывает на «Я» навязчивое влияние, которого оно не может избежать. Этот волнующий процесс именуется возвращением вытесненного. «Обладание магической харизмой, – пишет Макс Вебер, – всегда предполагает возрождение». Возрождение образа, который масса узнает.

Кроме того, в подобном случае вспоминают идентичность с другим персонажем. Главным образом мертвым. Ученики Пифагора представляли его похожим на шамана Гермотима, позже в Сталине находили Ленина. Римляне сделали из этого механизма политическую формулу. В каждом императоре воскресала личность основателя. Он и носил титул redivivus. Октавиан Ромул redivivus *. С той поры эта практика не прекращалась. Когда советские люди объявляли: «Сталин – это сегодняшний Ленин», они делали это под давлением все той же социальной и психологической необходимости. Все вожди поддерживают свою власть, взывая к имаго прошлого, которые, однажды воскреснув, зажигают былые чувства. Бодлер это очень точно заметил:

«Феномены и идеи, которые периодически, через годы, воспроизводятся, при каждом воскресении заимствуют дополнительную черту варианта и обстоятельства».

Таким образом, мы видим, что развитие общества управляется идеями, и идет по кругу, потому что нет ничего нового под луной. Писатели и философы видели полную картину общественного развития, но не могли прогнозировать по-научному. Ученые-обществоведы пытались прогнозировать, пользуясь специализированным научным инструментарием, но их модели неизменно оказывались неполными, так как не учитывали фактор человеческой иррациональности, известный писателям. Объединив эти два метода, выдающийся писатель-ученый Гумилев создал теорию этногенеза, удовлетворяющую всем требованиям. В результате, он мог задолго предсказать все общественные явления, через которые пройдет тот или иной народ.

Так, сегодняшняя фаза развития росийского этноса у него названа обскурацией. В фазе обскурации общественный организм начинает разлагаться, растут коррупция, преступность, численность населения значительно сокращается. Этническая система может стать легкой добычей более пассионарных соседей. В фазе регенерации возможно кратковременное восстановление этнической системы с последующим переходом к реликтовой стадии существования этноса, которая может длиться довольно долго. Последние две фазы Гумилев объединяет в одну мемориальную фазу, в процессе которой воспоминание о былом величии сохраняют только отдельные члены общества. Память о героических деяниях предков продолжает жить в виде фольклорных произведений и легенд. Достигшее гротескных форм увлечение, пожилых и не очень людей, символами, песнями, фильмами прошлого своей страны – наглядный тому пример. А так как у власти находится именно это поколение, нетрудно становится предсказать реанимацию империи. Правда, довольно кратковременную, не более чем на 10–12 лет.

Люди – это самопрограммируемые компьютеры. По мысли Маршалла Маклюэна, окружение человека, его среда, напоминает гигантскую обучающую машину. Однако человек не видит окружающую его среду. То, «что отчетливо видно и громко слышно – это старая среда, ее отображение в зеркале заднего обзора». Предшествующие человеческие поколения не замечали, как меняются они сами и их среда, и обнаруживали воздействие человека на среду только в прошлом. История утопических идей – это история «различных зеркал заднего обзора». Любая утопия – это картина прошлого, опрокинутая в будущее; ни одна утопия не отражает современности. Человек как бы боится взглянуть на окружающую среду и смотрит через зеркало назад. Только художники способны осознавать присутствие нового в настоящем. Но стоит художнику высказать свои наблюдения, как его мгновенно объявляют «чудаком» – ибо настоящее не принято замечать и узнавать, а заглядывать в него – опасно.

У самого Маклюэна тоже есть кой-какие наброски будущего. Естественно, оно все оказывается пронизано электроникой. Люди в нем живут, объединившись в единое племя, которое образовалось из предшествовавших ему мини-государств, исповедовавших национализм. Демократии в этом обществе не будет, поскольку не будет народа в привычном смысле этого слова, а условия индивидуальной свободы видоизменятся. В таком примерно ракурсе: «Будущие хозяева технологии должны быть веселыми и умными. Машина порабощает суровых, мрачных и тупых».