Иеремиевы огни (СИ)

Кроме частот, перехваченных Киллианом у вражеских войск, трансляцию запустили через спутник по центральным теле- и радиоканалам — Домино для такого случая снял накладную бороду и освободил от платка шею, чтобы всем зрителям была видна его татуировка. Выступал он так, будто зачитывал прогноз погоды — но Адамас знал, что от подобного будничного тона эффект выйдет только сильнее: телевидение и радио в массе своей также контролировались Марком, и появление на них без предупреждения одного из официальных лиц слияния, не так уж давно выступавшего на пресс-конференции, после которой «Максима» всем составом стала клеймить АФ позором, должно было сообщить всем, что законная власть не просто работает, но продолжает позитивно перекраивать мир. Зачитав слово в слово документ о предоставлении автономии, Домино продемонстрировал его камерам, чтобы все увидели подписи обоих президентов Пикеровых и заодно Рэкса Страхова, одобрившего постановление задолго до собственной смерти, объявил, что временным главой правления Севера назначается руководитель последнего вольного города — Рэймонд Паннуи, который в ближайшее же время назначит дату всеобщего референдума для своего переизбрания или выбора нового главы, если того захочет народ, и передал слово веру. Рэймонд в свою очередь заявил о попытке отравления, показавшей прежде всего то, что «яд войны проник даже в тех, кто всегда выступал за мир», призвал держащих блокаду сложить оружие, потому что теперь все они представители одного народа — и на этом трансляция кончилась.

Не прошло и пяти минут после сделанного Рэймондом заявления, как где-то на горизонте, со стороны блокирующих город войск, одна за другой в воздух полетели сигнальные ракеты. Видный там же Семере и вовсе отбил салютом — это лучше любых слов сказало собравшимся в пункте связи о том, что объявление об автономии было встречено с ликованием. В войсках должны были начаться волнения, потом пойти парламентёры, и, пока суть да дело, Адамаса с Эженом отослали в больницу к остальным Посланникам и Цезарю, наверняка изнывающему от нетерпения узнать подробности.

Машину вёл Эжен. Как и тогда в Серебрене, стоило обстановке выйти из кризиса, он влёт избавился от усталости и загнанности, расцветая и выбираясь из собственного ледяного кокона.

— Цезаря, скорее всего, к Сейе и Рейну положили, там как раз одна свободная койка, да и столь ценных людей лучше держать вместе, — непривычно быстро говорил он, гоня машину по постепенно наполняющимся людьми улицам. — Сейя почти не приходит в сознание, но с тем, что Сати принесла, ему наверняка станет лучше. Рейн, когда я в последний раз у них был, даже разговаривает, он просто неходячий. Если Брутуса снимут быстро, им всем смогут оказать более квалифицированную помощь.

Он затормозил на ближайшей к больнице улице — уже здесь были размещены временные бараки под брезентом для раненых из союзных войск. Покинув машину, Эжен заторопился к главному входу в здание и на середине был остановлен высыпавшими ему навстречу нетяжёлыми больными и медработниками. Пройти через требующих подробностей страждущих без обстоятельной беседы оказалось невозможно. Около получаса Адамас и Эжен в два голоса рассказывали о событиях на трансляционной станции, о виденных салютах, потом народа вдруг стало в два раза больше, и Эжен решил взять их на себя. Вызвав Лихослава, он отослал с ним Адамаса, а сам остался с солдатами и врачами.

Лихослав повёл было Адамаса прямо к Цезарю, но по пути хорон предложил захватить Петера, которого он, несмотря на всё ранее произошедшее в Абруде, считал частью команды и, что уж там, искренне жалел после его попытки самоубийства. В итоге в палату к двум главнокомандующим и одному начальнику личной гвардии Мессии-Дьявола они вошли вчетвером: последний Посланник — точнее, Посланница — Сати обнаружилась рядом с Петером и, само собой, присоединилась к процессии.

— Ну вот теперь точно цветник, — удовлетворённо констатировал лежащий в кровати с сильно приподнятым изголовьем Рейн. — Здравствуй, племянник!

— И тебе привет, дядя, — улыбнулся Адамас, подходя к нему, чтобы ободрительно коснуться закованной в гипс руки. В целом Рейн выглядел неплохо — и уж куда лучше лежащего по соседству Сейи, у которого на лице под бинтами был виден лишь нос, да и тот под маской. Развернувшись от него к остальным, судя по шуму двигаемых стульев, устраивающихся около Цезаря, Адамас, готовившийся начать свою собственную речь, так и замер: терас, обнажённый по пояс и с перебинтованным плечом, встал с кровати и неотрывно смотрел на напрягшегося Петера.

— Ты ведь Завьялых? — тихо спросил он, и Петер медленно кивнул. Цезарь извлёк из кобуры пистолет, который врачи, очевидно, не смогли отобрать, и, заставив всех присутствующих забеспокоиться, задумчиво покачал его на ладони.

— Я хотел найти тебя… давно. Но случая всё не представлялось, дела, всё такое, — он мрачно улыбнулся. — Ты вылитый отец, так тебя и узнал.

— А зачем… хотели найти? — деревянно уточнил Петер, ещё не успевший сесть и отступивший от Цезаря почти к самой двери.